Энн похолодела при мысли о том, как он исследует каждый изгиб и каждую выпуклость ее тела.
— Спасибо.
Руки в шрамах напомнили, что это уже не тот человек, от которого восемнадцать лет назад млели матроны и дебютантки. Одну за другой он расстегнул на ней пуговицы. Все происходило слишком стремительно.
— Я не захватила ночную рубашку, — пробормотала она. Черные ресницы взметнулись вверх, и фиалковые глаза застали Энн врасплох.
— Она вам не потребуется. — Майкл разжал ее пальцы, принял ридикюль и отшвырнул на пол. Легкий стук нарушил тишину ночи. За ридикюлем с тяжелым бархатным шелестом последовала накидка.
В сером шелковом платье Энн почувствовала себя провинциальной простушкой — скромной курочкой рядом с цветастым павлином. Она закрыла глаза. Сейчас платье последует за накидкой, однако ей не хотелось, чтобы он смотрел на ее слишком маленькие груди и не в меру широкие бедра. Но любопытство взяло верх. В конце концов, она заплатила большие деньги! Энн открыла глаза и отступила на трясущихся ногах.
— Пожалуйста, разденьтесь.
В фиалковых глазах промелькнула дьявольская искра.
— Вы хотите видеть меня обнаженным?
Энн выпрямилась во все свои пять футов и пять дюймов.
— Я старая дева, месье, но я женщина. И у меня такие же желания, как у любой другой женщины. Конечно, я желаю видеть вас обнаженным.
— Вы представляете, как устроен мужчина, шери?
Ее подбородок гордо вздернулся вверх.
— Я не упаду при виде вашего мужского отростка, если вы это имеете в виду.
— Но доставит ли вам удовольствие его вид?
— А другим женщинам доставляет?
— Вы девственница, мадемуазель. Созерцание обнаженного мужчины способно… встревожить вас.
Энн поджала губы.
— Я узнаю это только после того, как посмотрю.
— А если все-таки испугаетесь?
— Не до такой степени, чтобы переполошить соседей.
Лампа стала меркнуть так же внезапно, как и вспыхнула.
— Ничего подобного я о вас и не думал.
Майкл умело освободился от черного сюртука, и тот с соблазнительным шелестом упал к его ногам. Не отрывая от нее глаз, он расстегнул верхнюю пуговицу жилета. Без сомнения, этого от него добивались многие красивые и опытные женщины.
Но Энн смотрела не в его горящие глаза, а на обезображенные кисти.
— Больно?
Пальцы Майкла замерли.
— Может быть, вам помочь? — Энн успокоилась. Ей всю жизнь приходилось помогать родителям. Сначала в гостиной, потом в спальне, а в последнее время — у их смертного одра. Женщина подошла к Мишелю и отвела его пальцы. Но маленькие жемчужные пуговки не поддавались. Никогда у постели больных она не казалась такой неуклюжей. Она нахмурилась и сняла перчатки. Железные пальцы стиснули ее запястья, и невесомые перчатки упали на пол. Энн в тревоге вскинула голову. Лицо мужчины было всего в нескольких дюймах от ее лица. Шрамы прорезали волевые скулы.
— Мне не требуется сиделка, мадемуазель.
Энн замерла. Сама того не желая, она его обидела. Энн облизала губы, на которых оставался привкус его влажного дыхания.
— Я не собираюсь становиться вашей сиделкой.
— В кебе вы утверждали, что и понятия не имеете, чего желать.
Энн не отвернулась и не притворилась, что не поняла его.
— Я спрашивала, что может произойти, если женщина не знает, чего просить. Но не утверждала, что не знаю, чего хочу.
Майкл склонил голову, и его губы оказались рядом с ее губами.
— И чего же вы желаете, мадемуазель?
В его словах звучал вызов. Как будто он спрашивал: «Как далеко вы готовы зайти, госпожа старая дева? Не побоитесь ли ласк мужчины, который известен тем, что умеет доставлять наслаждение женщинам?»
Энн глубоко вздохнула. Все, что у нее есть, — это один месяц наслаждений. И она не собиралась поддаваться своим девическим страхам.
— Я хочу испытать оргазм.