– Он пошевелился в инвалидном кресле и внимательно посмотрел на нее. – Послушай, Энни. Мне с ними не справиться. Нанимать меня – это все равно что использовать пистолет против танковой брони. Тебе нужен адвокат, который может играть с ними на равных.
– У меня нет таких денег.
– Ты можешь заложить ранчо.
– Я уже сделала это, когда мне потребовались деньги на ремонт. Крыша сарая прохудилась, а в фундаменте дома обнаружили глубокую трещину. Потом нам был нужен новый пресс-подборщик для сена, потом я вложила деньги в покупку альпака, да и страховка не покрыла расходов, связанных с рождением ребенка…
Голос у Энни сорвался. Она не могла дальше перечислять, куда потратила полученные деньги. Избежать всех этих расходов было невозможно, да теперь это и не важно. Важно лишь то, что деньги ушли, а на второй заклад ее доходов не хватит.
Сложив руки на коленях, Энни выпрямилась:
– Скажи мне просто, Генри, каковы мои шансы?
– Это зависит от того, что ты хочешь.
– Чтобы все осталось по-старому, чтобы этого человека в жизни Маделин не было.
Генри потряс головой:
– Тогда боюсь, что они невелики. Если он докажет свое отцовство, то как минимум потребует совместной опеки.
Энни упрямо затрясла головой:
– Я на это не пойду.
– У тебя нет выбора.
У Энни перехватило дыхание. Она посмотрела на зеленые с желтым диванные подушки – комбинацию цветов, без сомнения, выбрали как успокаивающую. Но на нее они такого действия не оказывали. Когда она вновь заговорила, голос ее был чужим:
– Что, если мы с Маделин уедем?
Генри внимательно смотрел на нее из-под тяжелых век.
– Ты хочешь сказать, что уедете из штата? Энни кивнула:
– Возможно, даже из страны. Куда-нибудь, где нас будет трудно найти.
Генри покачал головой:
– У Джейка Честейна очень много денег, Энни. Тебе с ним не справиться. Боюсь, ты все потратишь, но ничего не добьешься. И потом, может сложиться впечатление, что твое поведение нестабильно, что, переезжая с места на место без всякой на то причины, ты лишаешь ребенка привычного окружения. В суде это может сработать против тебя.
– Против меня?
– Если Честейн потребует единоличного права на воспитание ребенка, он попытается доказать, что ты плохая мать.
Энни молча уставилась на Генри. Да Маделин вся ее жизнь! Она только и думает что о благополучии дочки.
– Как может кто-то назвать меня плохой матерью?
– Никто из тех, кто тебя знает, так не подумает, – пытался уверить ее Генри. – Но это не означает, что судью не смогут уверить в обратном.
– Но это будет неправда!
– Мне не хочется говорить это, Энни, но правда далеко не всегда побеждает. Все зависит от того, как ее преподнесут.
Энни окончательно пала духом. Мысль о том, что ей придется делить Маделин, переворачивала ей душу. Мысль же о том, чтобы потерять ее, была вообще непереносима.
– Думаете, он может это сделать? Глаза Генри были грустными.
– Допускаю такую возможность. – Он тяжело вздохнул и почесал голову. – Мне неприятно говорить об этом, но я много раз был свидетелем того, что в вопросе о родительских правах определяющими были деньги.
– Но Маделин моя плоть и кровь. Я ее мать! Генри кивнул:
– Да, а если анализ подтвердит, то Честейн – ее отец. Ты ведь и сама так думаешь.
К глазам Энни подступили слезы, она попыталась удержать их.
Генри наклонился вперед и неуклюже потрепал ее по плечу.
– Послушай, Энни, я знаю, что ты хотела бы услышать от меня совсем другое, но я думаю, что тебе лучше прийти с этим человеком к какому-то соглашению.
Энни, как ребенку, захотелось заткнуть уши.
– Отцом Маделин мог оказаться кто-то и похуже, чем Джейк Честейн, – продолжал Генри. – Его деньги и связи распахнут перед ней в жизни многие двери.