Бен надел шляпу:
– Уверена, что справишься здесь без нас?
– Справлюсь. И потом, я не одна. Со мной Маделин.
– Да, годовалая малышка – это хорошая помощница. – На морщинистом лице Бена появилась улыбка. – Где эта маленькая проказница?
– Спит, – улыбнулась Энни.
Она никогда не думала, что может любить кого-то так страстно, как свою дочку. Она бросила взгляд в сторону дома из камня и кедра. Глаза ее привычно остановились на окне детской. Маделин заснула прямо на ковре в середине своей комнаты, когда Энни рассказывала ей сказки.
Энни похлопала по монитору, прикрепленному к ее поясу.
– Я слышу каждое ее движение. Не беспокойся о нас, Бен, и ухаживай как следует за Хелен.
– А ты за девочкой. И за собой для разнообразия. Не торчи взаперти, пока нас не будет три недели.
Энни никогда не чувствовала себя на ранчо так одиноко, как в кишащем толпами Нью-Йорке, но Бен все время заставлял ее выходить в люди.
– Не буду. Мне надо поехать в город за продуктами, и я обещала Перл на следующей неделе привезти к ней Маделин.
Перл была давней подругой бабушки Энни. Старая женщина жила сейчас в доме для престарелых в Лаки, и Энни обязательно посещала ее каждую неделю.
– А потом, – продолжала Энни, – ко мне должен сегодня приехать ее внук, чтобы я погадала ему на чайной заварке.
Бен округлил глаза:
– Прямо как бабушка.
– Надеюсь, у меня получается не хуже. Она научила меня этому.
– Ну, я-то никогда в эти штучки особенно не верил.
– Я тоже. Я брала у бабушки уроки, чтобы развлечь ее.
Энни хорошо помнила, как бабушка предложила ей заняться этим в первый раз. В то лето ей исполнилось шестнадцать лет. Она зашла вечером на кухню и увидела, что бабушка гадает Перл на чаинках.
– О, прошу прощения! Я не хочу мешать, – сказала Энни, поворачиваясь к двери.
Бабушка махнула ей рукой:
– Останься. Пора и тебя этому научить.
– О, бабушка, – запротестовала Энни. – Я даже не уверена, что верю в это.
– Ну и что, – возразила та. – Зато гадание верит в тебя. – Бабушка внимательно посмотрела на нее через стол, покрытый клетчатой скатертью.
– Откуда ты знаешь? – Энни, поддразнивая, улыбнулась. – Ты прочла об этом на дне моей чайной чашки за завтраком?
– Нет, знаю, и все тут. – В серых глазах бабушки была уверенность.
Голос Бена прервал воспоминания:
– По-моему, ты поверила в это позже.
Энни кивнула.
– Когда это помогло мне принять серьезное решение. – Она старательно очистила гребень и сунула собранную шерсть в висевший на заборе мешок. – Я сомневалась, бросить ли мне работу и переезжать ли сюда, хотя сердце подсказывало: это то, что мне нужно. Тогда я пошла к гадалке. Я ничего не рассказывала ей о себе. И знаешь, что она сказала?
Энни представила крупнокостную женщину, склонившуюся над чашкой сомнительной чистоты, вновь почувствовала запах вареной капусты, въевшийся в ободранные цветастые обои, услышала голоса соседей через тонкие, как бумага, стены. Каждый раз, когда она вспоминала слова этой женщины, у нее по телу пробегали мурашки.
Бен покачал головой.
– Она сказала, что мое место на ранчо. И что у меня скоро будет ребенок.
Бен смотрел на нее с теплотой и любовью:
– Я очень рад, что ты приняла это решение, независимо от того, что на тебя повлияло.
В горле у Энни образовался комок. Бен и Хелен были ее семьей, но она не советовалась с ними, решив стать матерью-одиночкой. Как и большинство пожилых людей в Оклахоме, они были очень консервативны, и Энни не знала, как они отнесутся к ее решению. Они никогда в дальнейшем его не обсуждали, но очень помогали ей во время беременности и обращались с Маделин как с собственными внуками, так что малышка их просто обожала.
– Меня лично удивило лишь одно твое решение – разводить здесь вот этих зверей.