Но не восхитился изяществом его тактики, а осуждал коварство царя Итаки так искусно подставившего под удар других.
А что ты думал, честный ты наш, – мысленно отвечал ему Одиссей, чувствуя это невысказанное порицание, – война может обойтись без жертв? Или вы думали, что на убой пойдут такие вот, насильно призванные, как я? А чего же ты сам не пошел вместо Протесилия?
Вероятно, некие аналогичные мысли посещали и Паламеда. И честный старик несколько смущался своего невысказанного осуждения Одиссея. Но при этом не переставал недолюбливать царя Итаки.
– А почему бы и не отпраздновать ее, Паламед? – спросил Менелай. – Мы высадились. Укрепились. Троянцев намного меньше, чем нас. Они это понимают. Понимают и то, что с Ахиллом нам не страшна их конница. Отчего бы не предложить им окончить дело миром. Вернуть мне Елену, и заплатить нам всем приличные деньги за наши хлопоты.
– Тем более, что деньги у них есть, – вставил Одиссей. – Все наши деньги у них. Сколько лет они обирают Элладу.
– Твое мнение, Ахилл, – спросил Агамемнон. Он хотел показать, что командующий все же он. И последнее слово за ним. Но с другой стороны хотел лишний раз высказать и уважение к ключевой фигуре в их войске. Своему тайному зятю, кстати.
Ахилл помедлил. Победы над Телефом и Кикносом убедили его в собственной непобедимости. Но неплохо было получить сразу большие деньги, не утруждая себя дальнейшими боевыми подвигами.
Его мать, Фетида, внимательно следила вместе с остальными олимпийскими богами за развитием событий. Ведунья была умна, и понимала, что есть возможность закончить войну уже сейчас. Как могла, она внушала мысленно сыну миролюбивые настроения. Довольно плохо владели северные волхвы этой методикой. Да и Фетида была не из сильных ведуний.
Но материнская страсть помогла морской нимфе. Странное умиротворение спустилось на Ахилла.
– Мы победили. Это очевидно. Зачем дальше подвергать себя тяготам войны, если есть возможность получить плоды победы без боя. Я за предложение Одиссея.
– Тогда посылаем к троянцам наших послов. Пойдут Менелай, он самый заинтересованный в этом деле, и Одиссей. Он у нас самый хитроумный. А в таких делах это главное, – подвел итог командующий.
В Трою Менелай и Одиссей проникли инкогнито. Благо, это было возможно. Город не был осажден, поэтому в условиях перемирия ворота не охранялись столь уж тщательно.
Эх, – подумал Одиссей, – сейчас бы ударить по троянцам, нарушив перемирие, и победа обеспечена.
Но он не стал говорить этого Менелаю. Не поймет такого гордый зять самого Зевса.
Менелай и Одиссей пошли к дому мудрого Антенора, которого оба они знали. Ибо этот благородный муж был известен далеко за пределами Трои. И сам многих в Элладе знал лично.
Антенор принял их радушно.
– Рад вас видеть, друзья мои. Вижу, что пришли с предложениями мира. Иначе, что бы вам тут делать, ибо не могу представить благородных царей в роли лазутчиков.
Отчего же, – подумал Одиссей, – очень даже можно себе такое представить. Просто многие цари слишком трусливы для этого опасного дела. Да и глупы изрядно. Но не будем об этом. Мысли имеют свойство проявляться на лице.
Он широко улыбнулся и сказал:
– Ты прав, благородный Антенор. Эта война, и Менелай может подтвердить мои слова, с самого начала не нравилась мне. Об этом знает вся Эллада.
– Да, – подтвердил Менелай.
– Поэтому именно мне пристало предложить мир. За что, собственно лить кровь и нам и вам? Парис не наследник престола. Похищение им Елены просто юношеская выходка. Да, придется заплатить и за похищенную казну Менелая, и за урон его чести. Но, между нами, много ли было у Менелая чего похищать?
– Одиссей, я бы попросил…
– Помолчи, Менелай! Мы не на площади.