Их увидали глазами, а ты веселился бы сердцем.
Пусть он поднимется здесь на собранье и даст тебе клятву,
Что на постель не всходил с Брисеидой и с ней не сближался
Как установлен, владыка, закон для мужчин и для женщин.
Ты же дух свой в груди преклони, Ахиллес, к милосердью.
А Агамемнон тебя пусть почествует пиром обильным
В ставках, чтоб все ты имел, что тебе подобает по праву.
Ты, Атрид, и в глазах у других после этого станешь
Лишь справедливее. Нет для царя никакого позора,
Если он с мужем мирится, которого первый обидел".
Тотчас ответил ему повелитель мужей Агамемнон:
"Радуюсь я, Лаэртид, внимая речам твоим мудрым.
Все разобрал и о всем рассудил ты вполне справедливо.
Клятву дать я готов, и зовет меня к этому дух мой.
Ложно пред богом я клясться не буду. Прошу Ахиллеса:
Как бы он в бой ни спешил, пускай подождет здесь немного;
Все подождите и вы, остальные, покамест из ставки
К нам не прибудут дары, и клятв не заверим мы жертвой.
Дело я это тебе самому, Одиссей, поручаю.
В спутники юношей выбрав, знатнейших среди все ахейцев,
С ними дары, что вчера обещали мы дать Ахиллесу,
Сам принеси с корабля моего и жен приведи к нам.
Ты же, Талфибий, скорей по пространному стану ахейцев
Мне кабана разыщи, чтоб зарезать Зевесу и Солнцу".
Сыну Атрея в ответ сказал Ахиллес быстроногий:
"О многославный Атрид, повелитель мужей Агамемнон!
Можно об этом о всем позаботиться будет и позже,
После того как настанет в кровавом бою передышка,
И бушевать не такая уж ярость в груди моей будет.
В поле, пронзенные медью, лежат еще мужи, которых
Гектор смирил Приамид, как Зевс даровал ему славу, –
Вы же нас оба зовете обедать! Иначе б я сделал:
Я приказал бы ахейским сынам натощак, не поевши,
Прямо в битву идти, а потом, с закатившимся солнцем,
Ужин богатый сготовить, когда отомстим за позор наш.
Прежде того никакая еда и питье никакое
В глотку мою не пойдут, перед телом убитого друга!
В ставке он у меня посредине, истерзанный медью,
К двери ногами лежит распростертый; его окружая,
Плачут товарищи. Нет! У меня в помышленьях не пища,
А лишь убийство да кровь, и врагов умирающих стоны!"
Сыну Пелея в ответ сказал Одиссей хитроумный:
"Сын благородный Пелея, храбрейший меж всеми ахеец!
Много меня ты храбрее и много меня превосходишь
В битве копьем; но, с другой стороны, я тебя превзошел бы
Мыслью намного: я раньше родился и опытен больше.
Сердце терпеньем наполни и выслушай все, что скажу я.
Скоро сердца у людей пресыщаются битвой кровавой,
Если стеблей большинство уж разбросано медью по пашне,
Сбор же становится скудным, как только весы наклоняет
Зевс-Эгиох, войн неизменный вершитель.
Нет, не желудком должны сокрушаться о мертвых ахейцы:
Слишком много мужей ежедневно, одни за другими,
Гибнут. Ну, кто и когда бы успел отдохнуть от печали?
Должно земле предавать испустившего дух человека,
Твердость в душе сохраняя, поплакавши день над умершим.
Те же, которые живы от гибельных битв остаются,
Помнить должны о питье и еде, чтобы с большею силой,
Не уставая, могли мы все время сражаться с врагами,
Медью сияющей тело облекши. Пускай же не медлит
Больше никто из бойцов, дожидаясь другого приказа!
Вот вам приказ: кто останется здесь, при судах мореходных.
Плохо придется тому! Сомкнувши фаланги, ударим
На конеборных троянцев, возбудим жестокую сечу!"
Так сказал он и в спутники взял себе двух Несторидов.
Сына Филея Мегета, вождя Мериона, Фоанта,
И Ликомеда, Креонтом рожденного, и Меланиппа.
Быстро пошли они к ставке владыки, Атреева сына.
Было сказано слово, и тотчас сделано дело.
Семь обещанных взяли из ставки треножников, двадцать
Ярко блестящих котлов, двенадцать коней легконогих,
Семь также вывели женщин, искусных в прекрасных работах
Вывели и Брисеиду, румяную деву, восьмою.
Шел впереди Одиссей, отвесивший десять талантов
Золота, следом же юноши шли с остальными дарами.
Все в середине они разместили на площади. Тотчас
Встал Агамемнон. Талфибий, подобный по голосу богу,
С вепрем в руках подошел к владыке народов Атриду.
Вытащил быстро тогда Агамемнон свой ножик, который
Подле меча на огромных ножнах он носил постоянно,
С вепря щетины отсек для начатков и, руки воздевши,
Зевсу владыке молился. В молчанье сидели ахейцы
Чинно все на местах и царское слушали слово.
Глядя в широкое небо, сказал Агамемнон моляся:
"Будь мне свидетели Зевс, из богов высочайший и лучший,
Солнце, Земля и богини Эринии, что под землею
Страшно карают людей, клянущихся ложною клятвой!
Нет, не накладывал рук я на девушку, дочерь Брисея,
К ложу ль со мною ее принуждая, к чему ли другому.
В ставке моей оставалась не тронута мной Брисеида.
Если же ложною клятвой клянусь я, пусть боги дадут мне
Много страданий, которые шлют они клятвопреступным".
Кончив, по глотке резнул кабана он безжалостной медью.
Тушу Талфибий в пучину глубокую моря седого
Быстро швырнул, раскачав, на съедение рыбам. Пелид же,
С места поднявшись, к ахейцам воинственным так обратился:
"Зевс, ослепленье великое ты на людей посылаешь!
Нет, никогда бы мне духа в груди не сумел Агамемнон
Так глубоко взволновать, и не смог бы он девушку силой,
Воле моей вопреки, увести! Наверно, Кронион
Сам захотел, чтобы многих ахейцев погибель настигла!
Сядьте теперь за обед, а после завяжем сраженье!"
Так сказав, распустил он собранье короткое. Быстро
Все остальные ахейцы к своим кораблям разошлися,
А мирмидонцы, отважные духом, забрали подарки,
Их отнесли к кораблям Ахиллеса, подобного богу,
В ставке просторной сложили и жен на места усадили.
А лошадей к табуну товарищи в поле погнали.
Дочь же Брисея, златой Афродите подобная видом,
Как увидала Патрокла, пронзенного острою медью,
К телу припала его, завопила и стала царапать
Нежную шею себе, и грудь, и прекрасные щеки.
И говорила рыдая, подобная вечным богиням:
"Всех тебя больше, Патрокл, я, несчастная, здесь полюбила!
Я из ставки ушла, тебя оставляя живого,
Нынче же мертвым тебя нахожу, повелитель народов,
В ставку вернувшись. Беду за бедой получаю я вечно!
Мужа, которого мне родители милые дали,
Я увидала пронзенным пред городом острою медью,
Видела братьев троих, рожденных мне матерью общей,
Милых сердцу, – и всех погибельный день их настигнул.
Ты унимал мои слезы, когда Ахиллес быстроногий
Мужа убил моего и город Минета разрушил.
Ты обещал меня сделать законной супругой Пелида,
Равного богу, во Фтию отвезть в кораблях чернобоких,
Чтобы отпраздновать свадебный пир наш среди мирмидонцев.
Умер ты, ласковый! Вот почему безутешно я плачу!"
Так говорила, рыдая. И плакали женщины с нею, –
С виду о мертвом, а вправду – о собственном каждая горе.
Вкруг самого ж Ахиллеса старейшины войск собралися
И умоляли поесть. Но, стеная, Пелид уклонялся:
"Я вас молю, если кто из друзей меня слушаться хочет,
Не заставляйте покамест меня насыщать себе сердце
Пищею или питьем: сражен я ужаснейшим горем.
Солнце пока не зайдет, – все равно буду ждать и терпеть я".
Так произнесши, царей остальных от себя отпустил он.
Два лишь Атрида остались и царь Одиссей богоравный,
Нестор, Идоменей и Феникс, наездник маститый.
Все рассеять старались скорбевшего. Но безутешен
Был он, покуда не ринулся в пасть кровожадного боя.
Он говорил, вспоминая о прошлом и тяжко вздыхая:
"Милый, бессчастный мой друг! Было некогда время, как сам ты
В ставке моей так проворно и в надобный срок предо мною
Вкусную ставил еду, когда поспешали ахейцы
На конеборных троянцев идти с многослезною битвой.
Нынче лежишь ты, пронзенный. И сердце мое уж не хочет
Пищи, не хочет питья, хоть они и стоят предо мною.
Только тебя я хочу! Мне большего не было б горя,
Если бы даже о смерти отца моего я услышал,
Старца, что нежные слезы, наверно, во Фтии роняет,
С сыном таким разлученный; а сын тут в стране чужедальней
Из-за ужасной Елены с сынами троянскими бьется!
Или что умер мой сын, растимый на Скиросе дальнем,
Неоптолем боговидный, коль жив еще мальчик мой милый.
Прежнее время в груди мой дух укреплялся надеждой,
Что на троянской земле я один лишь погибну, далеко
От многоконного Аргоса. Ты ж возвратишься во Фтию.
Ты мне из Скироса сына, надеялся я, в быстроходном
Судне домой привезешь и все ему дома покажешь, –
Наше владенье, рабов и с высокою кровлею дом наш;
Сам же отец мой, Пелей, я думаю, или уж умер,
Или, едва лишь живой, угнетаемый старостью грозной,
Век свой проводит в глубокой печали и ждет одного лишь, –
Горестной вести: когда о погибели сына услышит".
Так говорил он, рыдая. Старейшины рядом вздыхали,
Каждый о том вспоминая, что дома в чертогах оставил.
Видя их в горе таком, почувствовал жалость Кронион.
Быстро Афине-Палладе слова он крылатые молвил:
"Дочь моя, ты ведь совсем отступилась от храброго мужа
Или тебя Ахиллес уж больше теперь не заботит?
Вон он – видишь? – сидит впереди кораблей пряморогих,
Горько печалясь о милом товарище. Все остальные
Сели обедать; один Ахиллес не касается пищи.
Но подойди-ка и нектар с приятной амвросией капни
В грудь Пелеева сына, чтоб голод к нему не явился".
То, что сказал он Афине, давно и самой ей желалось.
С соколом схожая быстро летающим, звонкоголосым,
Ринулась с неба она сквозь эфир. Между тем уж ахейцы
Вооружаться по стану спешили. Паллада-Афина
Каплями нектар влила с амвросией в грудь Ахиллеса,