— Я опоздал к завтраку? — мягко спросил Валентин.
— Садись. Рыба и пиво. Тридцать весовых единиц.
Валентин нашел монету в полкроны и положил на плиту. Повар дал ему несколько медяков сдачи и бросил второй кусок рыбного филе на сковородку. Валентин сел у стены. Несколько завтракавших собрались уходить. Стройная гибкая женщина задержалась перед Валентином.
— Пиво в этом кувшине, — сказала она. — Обслуживай себя сам.
— Спасибо, — сказал Валентин, но она уже вышла.
Он налил полную кружку. Пиво было грубое, с резким привкусом. Через минуту он получил рыбу, зажаренную до хруста, вкусную. Он быстро съел ее.
— Еще, — сказал он повару, который мрачно посмотрел на него, но уступил.
Валентин заметил, что сидящий за соседним столиком хьорт, толстый, с раздутым лицом, пепельно рябой кожей и большими выпуклыми глазами, внимательно разглядывает его. Это странное наблюдение было неприятно Валентину. Через некоторое время он быстро взглянул на хьорта. Тот заморгал и отвел глаза.
Через несколько минут хьорт снова повернулся к Валентину и спросил:
— Только что прибыл?
— Ночью.
— Надолго?
— До конца фестиваля, во всяком случае, — ответил Валентин.
В этом хьорте было что-то, что инстинктивно не нравилось Валентину. Может быть, просто его внешний вид, поскольку Валентин находил хьортов непривлекательными, грубыми и надменными созданиями. Конечно, это было нехорошо: ведь хьорты не виноваты, что так выглядят, и люди, наверное, им тоже кажутся неприятными, тонкими существами с отвратительно гладкой кожей.
Еще, возможно, Валентину не нравилось, вторжение в его жизнь — разглядывание, вопросы. А может, и то, что хьорт был слишком размалеван оранжевой краской. Но, так или иначе, он вызывал у Валентина чувство тошноты и беспокойства.
Но ему было стыдно за такие предрассудки и не хотелось казаться необщительным, поэтому он заставил себя улыбнуться и сказал:
— Меня зовут Валентин. Я из Ни-мойи.
— Далеко заехал, — сказал хьорт, шумно прожевывая пищу.
— Ты живешь неподалеку?
— Чуть к югу от Пидруда. Звать Виноркис. — Он нервно резал пищу, а через минуту снова переключил внимание на Валентина, пристально уставившись на него своими рыбьими глазами. — Ты путешествуешь вместе с этим мальчиком?
— Нет. Я встретился с ним по пути в Пидруд.
Хьорт кивнул.
— После фестиваля вернешься в Ни-мойю?
Поток вопросов начал надоедать, но Валентин все же не хотел быть невежливым даже перед такой невежливостью хьорта.
— Еще не знаю, — ответил он.
— Значит, думаешь остаться здесь?
Валентин пожал плечами.
— Я вообще ничего не планирую.
— М-мм, сказал хьорт, — хороший образ жизни.
Из-за гнусавой интонации хьорта трудно было понять, с одобрением это сказано или с саркастическим осуждением. Но Валентина это мало беспокоило. Он уже достаточно выполнил свои общественные обязанности, решил он и замолчал. У хьорта, по-видимому, хватило ума не говорить больше. Он покончил с завтраком, со скрипом отодвинул стул и неуклюже, как все хьорты, поплелся к двери, сказав:
— Иди теперь на рыночную площадь. Оглядись там.
Валентин вышел во двор, где теперь шла странная игра. У дальней стены стояли восемь фигур и перебрасывались кинжалами. Шестеро были скандарами, крупными косматыми существами с четырьмя руками и грубой серой кожей, а двое — людьми. Валентин видел их за завтраком, когда вошел на кухню — стройная, гибкая женщина, с темными волосами и худой мужчина со строгим взглядом удивительно белой кожей и длинными белыми волосами. Кинжалы летели с ошеломляющей быстротой, сверкая в утреннем солнце, все лица были зловеще сосредоточены.