— Мне принципиально, знаете ли, наоборот — если уж тратить деньги, то на лучшее. Прошу, пойдемте.
Он вёл её под руку и смотрел, как робот, вперед, а она на ходу изучала в телефоне, что предлагают нынче гостиницы. Вскоре показалась остановка общественного транспорта, а чуть левее в стороне две будто бы забытых лавочки, и наконец, они присели и расслабились, вытянув ноги. Небо с восточной стороны потихоньку светлело. Юзернейм шутил:
— Два основных преимущества кинотеатра перед этой скамейкой заключаются в мягкости сидений и темноте. Но где кинотеатр, и где мы? Всё ещё не хотите в кино? — ехидно улыбался он.
— Смейся, смейся… Я тебе, узурпатор, не позволю, — отвечала тем же Светочка.
И со внимательным видом погрузившись в телефон, она зачитала доступные варианты. Возникла полемика о том, что такое дешево, и что такое дорого, но он таки остановил её:
— Помните, я сказал, что продал всё, чтоб положить в этот рюкзак кругленькую сумму? Так вот, она вся здесь. Я её, буквально, таскаю как крест. И не знаю, куда девать. Смотрите, — он расстегнул одно из отделений, и немного покопавшись извлёк веер из двадцати свежих, рыже-красных банкнот, — их ещё много там! Этих хватит, чтоб заселиться. Я даже знаю куда. Вот уж не думал только… Ладно, заказывайте такси, Света. Бизнес-класс.
Всё это было так неожиданно и вызывало недоумение, что Светочка глубоко задумалась. Если это были не какие-нибудь украденные, фальшивые или меченые купюры, то почему этот человек вытворяет всё то, в чем сознавался? Ему незачем было лгать, да и она бы почувствовала. Перед ней был истинный безумец.
Понаблюдав за ней с минуту, он водрузил ноги на край лавочки, свернулся калачиком и прилёг на рюкзак, лежащий меж ники, как на подушку. Вскоре раздался звук подтверждающего смс о том, что машина в пути. Он всё также лежал.
— Эй, ну хорош, — погладила она его за волосы, — неужели самому не противно?
— Мне космически безразлично. По правде, мне ужасно хотелось помыться только когда я из Ховринки вылез. Учитывая ещё все давешние потные поездки между вагонов и беготню от контров… Я был довольно не свеж — в старом камуфляже, который вообще выкинул.
— Но сегодня же ты не воняешь, — хитро заметила она, — так стало быть, заселялся таки в отель, да?
— А вот и нет, — уселся он обратно, как праведный гражданин, — не с первой попытки, но мне удалось помыться по сути примерно также, как наполнить этот рюкзак шоколадками! — Света посмотрела на него с оторопевшим видом. — Я вычитал об этом на одном специфическом форуме. Суть в том, чтоб найти дешевый отельчик, и просто с невозмутимым видом пройти внутрь. Ох, карта бы мне очень пригодилась тогда, но видимо потом я оказался недалеко от какого-то вокзала, и сразу несколько заведений в пределах часа обошел. Так вот, где-то сразу встречали, где-то окликали, и приходилось разворачиваться. Только в одном охранник сидел, представляете? И наконец в четвертом, штоле, или пятом, к которому я вышел через полдня только, на ресепшене никого не оказалось. Ну и я мигом по лестнице, а там на втором этаже слышу голоса, один так спокойно что-то объяснял — я заподозрил персонал и тихонько на цырлах поднялся выше, а там и свободный душ обнаружился. Хорошо так помылся, уж пользуясь-то случаем, неспешно.
Света смеялась.
Через несколько мгновений в далеке слева показался деловито повернувший автомобиль.
— А пока будем ехать, можно ознакомится с твоим дневником?
— Пожалуйста.
Он шустро достал и передал книгу. К тротуару причалил блестящий чернотой седан известного немецкого производителя. На какую-то долю секунды шофёр, мужчина в костюме тройке и с благородной сединой, не смог-таки утаить удивления, но уголками губ улыбнулся и даже вышел поприветствовать, распахнул заднюю пассажирскую дверцу перед юной леди. Она учтиво кивнула. Юзернейм занял место позади водителя. В машине Света объявила:
— Будьте любезны, прокатите по садовому. Мы не спешим.
«Пожалуйста, как пожелаете», — ответил шеф, и повозка плавно тронулась. Света включила иллюминацию и раскрыла чтиво.
Йус силился не засыпать, посматривая то в окно, то на сосредоточенную над его многолетними страданиями прекрасную спутницу, оккультную любовницу, метафизическую владычицу и просто алхимическую сестру. Долго она не выражала никаких эмоций, а он догадывался, что читать такое с каменным лицом должно быть нереально.
Значит, чего и следовало ожидать, — предполагал он, — решила начать с пролога и последующих анализов детства на наличие счастья и дотошных ретроспекций школьно-студенческих времён. Благо, что получилось не затянуто, насыщено и обличающе.
Он отвернулся к окну. Садовое, чем бы оно ни являлось, впечатляло своей громадой и едва уловимым духом середины двадцатого века, благодаря встречающейся, среди прочего, архитектуре того времени. Послышался шелест страниц. Стихло. Через несколько мгновений Светлана вдруг тихонько засмеялась, что послужило короткой переглядке — и она отметила этот момент, или, быть может, всё прочитанное, самым что ни на есть реальным пальцем вверх.
Интересно, что вызвало смех? Фетишистско-пунктуационная игра слов о дальнейшей судьбе очаровательных туфелек, обнаруженных на окне в подъезде («дрочить нельзя оставить»); или какая-нибудь из кучи шуток аутоэротического характера, например, про пенис, сам по себе вытягивающийся антенной для ощущения вибраций нескончаемого мирского траха? Впрочем, и ядовитой самоиронии было хоть отбавляй. Да чего там только не было — он не удивился бы, если б она вдруг выбежала из остановившейся на светофоре машины.
Она пролистала дальше и встретила любопытный заголовок — "Старый Единорог и терновый венец одиноких ночей", первый абзац гласил:
«В моей памяти хорошо сохранились те детские (или потусторонние?) мировосприятия, когда казалось, что на земле происходит что-то… Достойное. Смотрите, когда-то давно предки человека сообразили (скорее из практических, нежели эстетических побуждений) укутываться и фиксировать на теле какие-нибудь лохмотья. Постепенно люди придумали всевозможные одежды и строгие костюмы, в коих они выглядят важно и величественно. И точно так, будто бы нет у них между ног ничего такого. И это делает их, в детском сознании, ну очень возвышенными. Можно же забыть на секунду даже о своей собственной пипке и предположить, что ни у кого ничего нет? Нужно! Это очень приятно предположить, я бы даже сказал "лампово". Возможно, неврастения довела до того, что в иной момент вся генитально-сексуальная (первопричинная) сущность бытия так сильно заглушается для защиты моей исхудавшей психики, что я действительно воспринимаю всех людей какбы роботами, не-сексуальными объектами; наделяю их каким-то высшим смыслом, той самой, никогда и не существовавшей достойностью».
Дальше текста было ну очень много, и Светочка перевернула стопку страниц. Обнаружилась заметка "Половая трагикомедия":
«В действительности, если абстрагироваться и беззаботно прикрыть веки, всё это — мерзко и смешно. Какие-то, чёрт подери, промежности. Гениталии. Вожделение. Обычные животные инстинкты. Однако, самими двуногими общепринято было, что всё это норма — часть здоровой и полноценной жизни. Хуже того, это было форсированное воздействие некоторых процессов самого, что ни на есть, вшитого в подкорку, скрипта генерации на эту многострадальную планету новых пользователей.
Всё это так нелепо, что не хочется верить. Почему-то нельзя было позволить человеку существовать как-то иначе, задумано было вот это вот — письки, сиськи, гормоны, одиночество, порнография, отчаяние, мастурбация, алкоголь, бритвенные лезвия, нейромедиаторы, эскапизм»…
Из нескольких следующих текстов её впечатлила запись, озаглавленная как "Скорбь Генитального Естества":
«Я ничто, только ощущение постоянного вневагинального холода. Внеобъятной стужи. Неподзорного мороза.