Оли от снедавшего ее нетерпения уже приплясывала на дороге, дразня неуклюже прыгавшего вокруг нее Лако. Перед уходом Ольт еще заглянул на кухню, где уже толпились женщины с деревни, и пальцами показал Истрил, что они ушли. Мать с улыбкой кивнула. Исполнив свой долг примерного сына, он выбежал со двора на дорогу.
— Ну что? Бегом? Наперегонки…
И они побежали, весело крича и улюлюкая во все горло. В такие минуты Ольт особенно остро ощущал свое второе детство, беспричинную радость и счастье от этого и уже не злился, а даже был благодарен Единому за то, что тот, может и не думая об этом, подарил ему уже давно позабытые чувства и ощущения. Все-таки старый циничный мозг и детское тело влияли друг на друга, приводя две составляющих в одно неразрывное целое. И не сказать, что самому Ольту это не нравилось.
На знакомую поляну Оли прибежала первой. Он специально немного отстал, чтобы доставить девчонке радость. По поляне тут же раздался ее звонкий голосок.
— Становись! Равняйсь! Смир-р-р-но!
Когда Ольт, притворно кряхтя и манерно держась за спину, выбрался на поляну мальчишки и стайка девчонок уже стояла в строю в шеренге по двое. Порядки, введенные им по примеру так хорошо ему знакомой Советской Армии, отлично прижились в малой дружине, а ее участники даже гордились появившейся выправкой и твердым строевым шагом. Дети — есть дети, неважно в какой эпохе они живут.
— Дружина! Вольно! — он оглядел выстроившихся мальчишек и девчонок. Глаза их горели. Еще бы! Их сотник вернулся из боевого похода и наверняка ему будет, что рассказать. Хотя наверняка Серьга с Кольтом, стоявшие тут же в первом ряду, уже успели поделиться впечатлениями. Тут же Ольт с удивлением увидел Трини Кремня, сына северного барона, башней возвышающегося на голову, а то и на две, среди окружающих его детей и подростков. Тот невозмутимо глядел поверх детских макушек и чувствовал себя вполне комфортно. Но Ольт пока ничем не показал своего удивления. Потом выяснит, что и почему. Оли встала слева шеренги, как бы во главе строя.
— Напра-а-а-во! Бего-о-ом! Марш! — и вся ватага, превратившись в колонну по двое, побежала по бывшей лесной тропе, превратившейся в хорошо утоптанную дорогу. Тренировка пошла своим чередом. Когда настала пора упражнений с оружием Ольт, посчитав, что это баронскому наследнику не очень-то и нужно, отозвал того в сторону.
— Здравствуй, Тринвильт. Ну, рассказывай, как до такой жизни докатился?
— Здравствуй. Не понял, до какой такой жизни я докатился? — сын барона по-прежнему был невозмутим, как его имя — Кремень. Точно такой же каменный и холодный. Но чувствовалось, что при определенных условиях может выдать и искры.
— Ну, все-таки баронский сын. Удобно ли благородному человеку заниматься с крестьянскими детьми? Невместно это.
— Что мне невместно, я решаю сам. А что касается удобства, так я вырос среди таких детей. У отца не очень богатое баронство. Поэтому приходилось с детства делать то, что и они. Разве что землю не пахал.
— Но чему может научиться баронский сын у крестьян, ведь наверняка меч с малолетства в руках держишь?
— У вас много такого, что я раньше не знал. Особенно ваши действия отрядом. Того мастерства, которому меня научил отец, мало и способно оно только для того, чтобы защитить себя. А мне надо уметь не только участвовать в поединке, но и управлять войском. А учиться никогда не поздно и не стыдно.
— Так мы хотим стать воеводой? Да, это высокое умение — водить войска. Но этому ты мог научиться и во взрослой дружине.
— Карно — достойный учитель, но я считаю, что если хочешь чему-то научиться, то начинать надо с самого низу. И здесь я только с разрешения самого воеводы. Мне разрешили участвовать в тренировках малой дружине, если я буду успевать с обучением во взрослой.
— Тяжело тебе придется, баронский сын, но хозяин — барин. Только одно условие — у нас тут нет благородных и неблагородных. Спрашиваю со всех одинаково. Так что если устраивают такие условия, то добро пожаловать.
— Меня все устраивает.
Так у Ольта, кроме Оли, Серьги и Кольта, появился еще один индивидуальный ученик. Часа через два, когда дружина перешла к отработке действий в строю, он оставил командование на Серьгу с Кольтом, и прихватив Оли, отправился к Карно на его, как пафосно выразился сам воевода, «штабные учения». В главной казарме, возле плаца у ворот, в «ленинской комнате» вокруг стола уже сидели сам воевода вместе с полусотниками. Занятия уже начались и дети, тихонько проскользнув вдоль стенки, уселись сбоку возле стенки. Их приход не остался незамеченным, но Карно только кивнул головой, показывая, что он их увидел и не отвлекаясь на большее. Как раз заканчивался разбор недавних действий дружины в деревнях Березняки, Листвянка и Медвежий ручей.
— Поняли меня? — Карно обвел внимательным взглядом полусотников. Те дружно закивали головами. — Повторяю, главное — это разведка. Это глаза и уши дружины. И пусть даже вся дружина на отдыхе, но разведка всегда должна быть настороже. Как только что-то новое, тут же доклад командиру. Приказываю всем полусотникам организовать при своих полусотнях дополнительно десятки разведчиков. Набрать туда воинов из наиболее опытных лесовиков, чтобы умели и следы читать, и маскироваться и, если надо, часового снять без шума и пыли. Стандартная подготовка есть у всех наших воинов, но разведке придется еще дополнительно добавить занятий. И самое главное, чтобы они были обучены грамоте. А то доклад подадут, а когда спросишь о количестве, то в ответ слышишь «много». Это что — ответ командиру? Запоминайте, доклад разведчика — это кто такие, сколько, как вооружены, где и когда. Например, отряд барона такого-то, три десятка во главе с самим бароном, половина копейщики, десяток мечников, остальные — простые ополченцы. Идут по дороге в пяти полетах стрелы и будут здесь к обеду. Получив такой доклад, вы уже можете рассчитать свои дальнейшие действия. Все понятно? Запоминайте. А теперь идите и набирайте десятки разведчиков. Чтобы завтра с утра у меня уже лежали списки.
Полусотники шумно встали и переговариваясь потянулись к дверям. Карно потянулся всем своим большим телом, разминая мышцы после долгого сидения.
— Ну что, молодежь? Похож я на мудрого и дальновидного полководца?
— Папка, ты лучше всех!
Ольт только проворчал что-то невразумительное. Карно и в правду мудро и постепенно проводил в жизнь то, что они обсуждали долгими вечерами.
— Не заметил, как и день прошел. Вот время летит. — Карно покачал головой. — Ну что, пора домой? По пути только зайдем к Брано, пора ему становиться опять старостой. А то мне времени уже совсем ни на что не хватает. Завтра на празднике у Вьюна и объявим, пусть готовится.
Празднование открытия трактира на следующий день прошло эпически. Были приглашены все желающие со окрестных и не очень деревень. И Карно и Ольт на три дня отменили все тренировки для своих дружин и объявили для них выходные. Оставили только три десятка для охраны деревни и для поддержания порядка во время праздника. Эти три десятка вступали на дежурство только на сутки, потом дежурили следующие три десятка. Так что погулять смогли все воины. Вьюн, не без помощи Брано и всей деревни, поставил на плацу и прилегающей к нему улице временные столы. Каждый день жарилось по одному быку и двум кабанам, не считая лесной дичи. Каждая семья хоть что-то, но притащила на общий стол. Кто принес кузовок лесных ягод, кто грибов, кто пучок лука или чеснока. Бабы напекли хлеба из специально выделенной Брано для этих целей трех мешков муки. Короче, если бы веселье заключалось в том, чтобы от души пожрать, то несомненно праздник удался. Но Карно и Истрил, науськанные малолетним подстрекателем, еще устроили и различные конкурсы. Народ, запуганный и забитый за годы оккупации, радовался даже самым простым развлечениям. Большой интерес вызвало соревнование лучников, в котором участвовали все желающие. Даже женщины и девушки, что, впрочем, не было удивительным среди населения, которое в основном жило охотой. Среди взрослых его выиграл до этого мало кому известный Свельт Оглобля. Когда его имя зачитали в числе участников, то до многих просто не дошло, что это не полусотник карновской дружины, а его тезка. Люди только удивились, что тот участвует в соревнованиях, так как, будучи в стрельбе из лука крепким середнячком, никогда не числился в претендентах на искусного стрелка. Но все разъяснилось, когда Оглобля вышел на позицию. Тогда все недоразумения сразу пропали. Нельзя было найти большего антипода кряжистому плечистому Свельту Птице чем вся какая-то изломанная, длинная сухопарая фигура Свельта Оглобли. Но несмотря на всю внешнюю нескладность своего телосложения, стрелком он оказался от бога. Во всех трех видах стрельбы из лука, на дальность, точность и быстроту, он оказался первым. От молодежи приз вполне ожидаемо достался Серьге, что несомненно в краю, где все мальчишки с раннего детства натягивают лук, было большим достижением. Потом были соревнования по борьбе, где первенствовал Леко Большой. Он с неутомимостью гидравлического пресса, применяя минимум приемов, с помощью только своей медвежьей силы, укладывал своих соперников на лопатки, не обращая внимания на их жалкие попытки как-то ему противодействовать. Затем десяток дружинников, признанный по результатам внутри дружинных соревнований лучшим и которым вполне ожидаемо стал бывший десяток Свельта, выступил с показательными выступлениями, показав всем крестьянам, что они не зря едят деревенский хлеб. В начале они, четко печатая ритм парадным шагом, строем вышли на площадку, специально отведенную для подобных действий, на минуту замерли, показывая безупречную линию построения, а затем, по команде десятника, началось основное действо. Фаланга, «черепаха», каре… Закончилось все показательной атакой, когда дружинники выстроились в боевой порядок и с боевым кличем сделали десять шагов по площадке. Короче зрители были в восторге. С места выступления их провожали криками восхищения. А тут еще Карно подогрел народ, выдав воинам приз, по серебряному дильту каждому, а десятнику вручив меч, специально выкованный для такого случая в кузницах деревни. Глаза мальчишек, да и не только их, горели огнем. Заиметь такое оружие с недавних пор стало мечтой любого воина. Кронвильт с Ольтом еще экспериментировали с закалкой и воронением, стараясь сделать не только оружейную сталь, но и легендарный булат или дамаск. Результат не то, чтобы их обрадовал, но был где-то рядом и то, что у них уже получалось, вызывало восторг и восхищение у местных кузнецов.
Но Ольт, точно знающий, к чему он стремится, был пока недоволен, и они с Кроном экспериментировали раз за разом. А результаты неудачных, по их мнению, экспериментов отходили Карно и хомячились им похлеще золота, потому что даже эти полуфабрикаты выглядели супероружием на фоне тех изделий из сырого железа, которое здесь выдавали за мечи. Еще Ольт «придумал» кучу развлечений для простого народа типа гладкого, намазанного для скользкости жиром, четырехметрового столба с новыми сапогами наверху, карусели, которая представляла из себя такой же столб с привязанными к нему веревками и качели. Два последних аттракциона тут были оккупированы деревенской детворой, для которой до этого единственным развлечением в деревенской жизни, полной забот о хлебе насущном, были сбор ягод и грибов и стрельба из охотничьего лука, причем не по каким-то банальным мишеням, а по вполне реальным рябчикам и глухарям. А парни от пятнадцати до двадцати лет лезли на скользкий столб не только из удали и хвастовства, но и потому что новенькие сапоги, это было реально круто, когда даже почтенные отцы семейств носили местную разновидность лаптей.
И если сами жители Карновки уже потихоньку привыкли к тому, что праздники — это неотъемлемая часть их жизни, то приезжие, а их было большинство, привыкшие к постоянному гнету и к тому, что веселый смех может привлечь нежелательное внимание властей, воспринимали все происходящее как чудо. Так что народ, почувствовав свободу, отрывался по полной. Тем более, что из последнего рейса в Узелок Вьюн привел целый караван, в котором не последнее место занимали две телеги, груженные спотыкачом и пивом, что явно подогрело общий градус веселья.
Ольт высидел в трактире, где были накрыты столы для верхушки деревни, торжественную часть, на которой Карно объявил о перестановках в дружине и о новой-старой должности Брано, а затем Вьюн сообщил общественности о своем браке с Веретрил, что было встречено всеобщим одобрением. Вообще-то нравы в деревне были довольно свободны, любой паре было достаточно объявить о том, что они решили жить вместе и все формальности считались соблюденными. Закрепить эту своеобразную сделку должен был жрец Единого, но единственный храм находился в Узелке, и не каждый крестьянин мог посетить его из-за такой мелочи. Обычно раз в год, после сбора урожая, жрец отправлялся по окрестным деревням, чтобы провести перед богом церемонию бракосочетания, да и то заезжая не в каждую, а только в центры баронств. Специально к его приезду готовились все уже вступившие или только готовящиеся к этому таинству и ему оставалось только запечатлеть этот факт, благословив всех разом. Судя по всему, в этом отношении Единый был не очень строг. Ну и правильно, считал Ольт, а то пока дождешься жреца, можно было остаться и без пары. Жизнь в тайге, да еще во время войны и оккупации, так непредсказуема. А посадить жреца в каждую деревню — так где их столько взять-то. А помолиться Единому можно было под любым кустом, на поляне или просто идя по дороге. Считалось, что Единый вездесущ и если помолиться ему искренне, то он услышит везде. Последующая за объявлениями пьянка с обжираловкой Ольта не прельщала, поэтому он вышел на улицу и сел на лавочку возле ворот трактира. Минут через пять за ним вышла Истрил и села рядом.
— Что Ольти, загрустил? Или тебе не понравился праздник? — она ласково взъерошила ему волосы и обняв за плечи, притянула к себе.