— Головы-то наши при чем? — досадливо поморщился вожак, не в силах понять девчачью логику.
— Ну как же? Такие крепкие, что ни одна умная мысль внутрь пробиться не может, и круглые, потому что, не пробравшись вовнутрь, мысли с такой головы сами скатываются.
От такого ответа глаза всей кампании стали квадратные и они дружно засопели, в поисках достойного ответа.
— Не будем ссориться. — вмешался в перепалку Ольт. Он-то знал до чего может довести острый язычок Оли, — меня зовут Ольт, эту маленькую занозу Оли. А тебя?
— Трини… Э-э-э… Тринвильт Кремень.
— Трини, у нас сейчас обед, а вот после обеда приглашаю вас на тренировку младшей дружины. Там вы посмотрите на нас, мы на вас. Там и поговорим. Кронвильт, ау! Кронвильт, покажешь чужакам, где наша поляна? — и он толкнул в бок Оли, у которой уже открылся рот, чтобы выплюнуть очередную гадость.
Кузнец, уже вылезший и отряхивающийся возле домницы, только согласно махнул лопатообразной рукой. На том и порешив, Ольт с Оли наконец, к радости Лако, направились к дому. На обед были хинкали и им надо было успеть до начала лепки. Блюдо было новым и еще неизвестным широкой общественности, так что Истрил по просьбе Ольта должна была приготовить фарш и тесто, а уж, как и каких размеров лепить эти пельмени из грузинской кухни, он должен был показать лично. Ольт не сомневался, что все уже готово и только ждет, когда он приложит свои шаловливые ручки, благо продукты дома имелись. Благодаря появившейся мельнице у них теперь не переводилась белая, чистая с кремовым оттенком, пшеничная мука, что вообще-то было признаком неслыханной крутизны и богатства. Мясо, кабаний окорок и заднюю ляжку косули — долю старосты и Истрил, охотники как раз вчера занесли прямо домой. Не было только кинзы и такой травы здесь никто не знал, но Истрил обещала, что подберет травки не хуже и Ольт вполне доверял ее вкусу. Не хватало только мясорубки, но Ольт решил, что все, в том числе и прогрессорство, должно быть в меру, тем более, что рубленое мясо было даже лучше. Как говорилось раньше, он вообще не собирался двигать прогресс дальше необходимого уровня. Дома, как он и думал, было уже все готово и разложено по деревянным корытцам. Ольт только проверил фарш на соль и добавил в него воды. Оставалось только сесть и налепить хинкали, что они все вместе и сделали. Когда Оли долепливала последний хинкали, закипела вода в котле, заранее поставленном на огонь.
Как раз во дворе раздался топот и в дверь ввалился Карно. Война войной, а обед по расписанию. Истрил сразу погнала его к умывальнику, который представлял собой бочку с водой и деревянную шайку для грязной воды. Сама же ему и полила. Карно не поленился и умылся до пояса, для чего ему пришлось снять рубаху с запыленным пропотевшим кожушком. Грязное это дело, обучать воинов ратному делу. Оли сбегала и принесла чистую рубаху, благо их дома стояли по соседству и между ними даже оградки не было. Наконец все уселись за стол. Истрил приготовила большое глиняное блюдо и большую деревянную ложку с дырочками. Эту пародию на дуршлаг Ольт сделал лично сам, целый день выскабливая деревянную баклушу и выбивая в ней дыры большим гвоздем. Большие пельмени уже всплыли и мелькали боками, кувыркаясь в крутом кипятке. Истрил аккуратно по одному их выловила и наконец блюдо с исходящими огненным паром хинкали было торжественно водружено на центр стола.
Все уже знали, как их надо есть, поэтому, хотя главное украшение стола и встретили восторженными нетерпеливыми возгласами, никто не бросился сразу совать в рот огнедышащие пельмени, а аккуратно, взяв по пельмешку в руки, высматривали, где и как куснуть, чтобы не потерять вкусный сок. Не успели едоки надкусить свои равиоли, как в сенях раздались звуки шагов и в дверь пару раз бухнули кулаком. Видно кто-то из знакомых пришел. Тоже еще одна из маленьких проблем — научить местных стучать в дверь. Они искренне не понимали, зачем это нужно. Чай не чужие. Главное — после того как зашел в дом, надо легонько поклониться и пожелать хозяевам удачи в делах и пусть Единый не оставит их без помощи. А стучаться, баловство это все. Но староста, науськанный Ольтом, строго требовал выполнения этого непонятного обычая. Правда все приходящие просто и незатейливо бухали кулаками в дверь, ну никак Ольту не удавалось объяснить, что достаточно тихо постучать костяшками пальцев, но он был уже и этому рад и только радовался, что Кронвильт редко приходил в гости и встречались они в основном в кузне. При его силе, он вполне мог вынести дверь парой ударов. Вошел Брано и проделал весь нехитрый ритуал при входе гостя в чужой дом. Стараясь не коситься на стол, на котором дымилось блюдо с хинкали, он начал было что-то говорить, но Истрил, мягко улыбаясь, усадила его за стол. Законы гостеприимства надо было соблюдать не только гостю, но и хозяевам.
— Садись, Брано, поешь с нами. Попробуй это новое блюдо. Хинкали называется и не спрашивай, откуда это название.
Оли уже метнулась и преподнесла Брано деревянный тазик с водой. Вся деревня уже знала, что в этом доме перед едой надо обязательно мыть руки и Брано безропотно сполоснул свои мозолистые ладони. Затем, недолго думая, ухватил с блюда один пельмень и не мудрствуя долго закинул его в рот. Ольт дернулся в тщетной попытке его остановить, но не успел. На лице Брано было написано благостное выражение, пока он не раскусил тесто и в рот хлынула огненная жидкость. Он выпучил глаза, не зная, что делать. Обычаи, завещанные предками и вбитые на уровне подсознания, не позволяли ему плеваться в чужом доме, тем более пищей, преподнесенной хозяином. Оставалось только жалобно мычать. Оли, не в силах сдерживаться, фыркнула, уткнувшись в стол. Лако, который с чавканьем уже доел свою бурду из обрезков мяса и теста, заинтересовавшись необычными звуками, склонив голову набок, уставился на Брано, может еще чего перепадет. Бывало, что от едоков за столом, особенно от юной хозяйки, частенько прилетали вкусные кусочки вечно голодному медвежонку. Но нет, этот жадный Брано судорожно сглотнул, так и не открыв рот, и с усилием протолкнув в свой пищевод огромный пельмень, отчего на шее вздулись все вены, и от души выдохнул:
— Га! — и теперь, часто дыша, жадно хватал широко раскрытым ртом воздух, осуждая ошпаренную полость рта. Ольт тут же подал ему берестяной ковш с холодной водой. Карно осуждающе покачал головой:
— Что же это ты Брано? Блюдо новое, ты хотя бы спросил, из чего оно да как его есть. А ты сразу хвать и в рот.
— Да кто же знал-то… Не ожидал. Горячее, однако. Что-то я не распробовал. Хозяйка, а не наложишь ли ты мне этих… ну как их… ну короче, этих кусочков теста с мясом еще?
Истрил, по-доброму улыбаясь, наложила полную миску и подала Брано:
— Кушай, Брано. Это называется «хинкали» и их придумал наш Ольти.
— Да, силен Ольт. Чего только не придумает. Одна лесопилка с мельницей чего стоят. Большая помощь нашей деревне. И откуда это только у него. — они разговаривали о нем, как будто Ольт не сидел тут же. Как же, деревенский этикет. Нельзя хвалить детей в лицо, в присутствии родителей. Иногда Ольта так доставали эти деревенские традиции. Да еще и свалил все в одну кучу, наряду с едой и мельницу с лесопилкой. Дерёвня.
В последнем предложении не было вопроса, только малая толика удивления и констатация факта. Брано знал, что ответа все равно не получит. Некоторое время за столом слышались только хлюпающие звуки высасываемого из хинкали бульона и громкое чавканье. Говорить во время еды считалось неприличным, но чавкать и причмокивать — это было обязательным, что бы хозяйка дома могла видеть, как ценят и одобряют то, что она подала гостям. Вот такие здесь были хорошие манеры. Беззвучно ел только один Ольт и здесь уже плевать ему было на этих приверженцев традиций. Он так привык. Первой, съев четыре хинкали, наелась Оли. Ненамного перегнал ее Ольти, оприходовав целых шесть штук. Конечно все рекорды побил Карно, забив в свой живот пятнадцать гигантских полновесных пельменей и с некоторым сожалением отвалился от стола со словами:
— Уф! Ну Истрил, ну хозяйка, угодила. Благодарствую за вкусную пищу. Но хватит, пожалуй, а то мне еще с дружиной тренировку проводить. — затем глубокомысленно подняв указательный палец с видом мудреца изрек: — Последнее это дело — бегать кросс с набитым брюхом.
Он вообще частенько употреблял слова и целые фразы, вынесенных из вечерних бесед с Ольтом. Особенно ему ужасно нравились выражения, которые выскакивали из Ольта непроизвольно, когда тому не хватало слов в процессе обучения. В горячке он, получив свои первые знания по командно-матерному в далекой молодости еще в Советской Армии, начинал выражаться на великом и могучем, в котором воинские команды смешивались с ругательствами самым причудливым образом. Карно, слыша к добавлению уже известных команд все эти новые неизвестные термины на непонятном ему языке, да еще так причудливо связанные с воинской наукой, принимал их за не просто воинские команды, а за некие небольшие заклинания, помогающие для лучшего усвоения военной науки. Уж слишком эффектно и к месту они звучали. А может он принимал их за таинственные заклинания, поведанные Ольту самим Единым? Кто ж его знает. Наверно в чем-то он и был прав, во-всяком случае эффект от их применения явно был так сказать налицо, и поэтому если он услышал что-то новое, то можно было быть уверенным, что вечером, наедине будет допрос с пристрастием с выяснением всех тонкостей, связанных с каким-нибудь новым термином. Ольту было смешно и грустно, слава первого матерщинника его не прельщала. Не так он представлял себе прогресс. Ну как он мог объяснить какой-нибудь многоэтажный мат с упоминанием всего окружающего животного мира, всех родственников и остального народа, да еще в самом невероятном сочетании с каким-нибудь персонажем, не желающим понять простейшие команды? А ведь он еще не употреблял большой боцманский загиб, который знал с детства, проведенном в большом портовом городе. Зато дружина прониклась к своему воеводе подлинным уважением, который на занятиях с привычным видом так и сыпал новыми словечками типа «маневр», «построение» и прочими, щедро пересыпая их волшебными заклинаниями, из которых самыми мягкими были «зелень необмятая», «долбодятлы хреновы» или «ушлепки недоделанные», сказанные на русском матерном. Воины не понимали, но проникались.
Брано тоже сидел с довольным видом и по его хитрому взгляду, брошенному на тарелку с оставшимися хинкали, можно было с уверенностью сказать, что уже после обеда его хозяйка придет в гости к Истрил с вопросами о новом блюде. Впрочем, это было картиной привычной и конечно не обед в доме старосты был причиной его прихода. После витиеватых и многословных благодарностей в адрес хозяйки, он дождался, когда благосклонно принявшая его восхваления, Истрил с Оли убрали со стола и отправились на кухню мыть посуду, наконец обратился к делу, с которым пришел.
— Воевода, тут мужики пришли из бывшего Бродровского баронства, соседи наши бывшие из деревушки рядом. Говорят, что соседний барон прознал о том, что Бродра уже нет и заявился земельку под себя загрести. Пришел со своей дружиной, харь под сорок. Пока только объявился, народ своими поборами обложил и по соседним деревням, коих еще три штуки, по пятку вояк отправил, чтоб значит весь народ в курсе был. Сам в их деревне обосновался, сидит, пьет и жрет в три горла.
— И что, чего мужики хотят?
— Помощи просят. Их-то на деревню всего с полтора десятка наберется, да стариков четверо. И оружия никакого нет, сам знаешь по указу еще десять лет назад все, что длиннее ножа новой власти сдали. А терпеть уже невмочь, баб насильничают, старосту в амбар заперли, бунтовщиком объявили, казнить обещаются. Все кладовые вычистили. Даже если завтра уйдут, все равно вымрет деревенька без припасов-то.
— Мда. Ты понимаешь, что если мы встрянем, то завтра вся графская дружина здесь будет? И так, как возле пожара сидим. То ли тушить, то ли бежать.
— Понимаю, воевода. Да только жаль мужиков. Они все равно поднимутся за жен своих и сестер. Ты же наши обычаи знаешь. Тогда всех перебьют, а кто выживет, то зимой все равно от бескормицы загнутся. Да и наши мужики волнуются, все-таки соседи бывшие. У многих там и родичи есть.
Да, родичи здесь, как успел понять Ольт, это дело святое. Так же, как и кровная месть. Оказывается — да, была она здесь. Правда новые власти старались ее придавить, но она просто ушла в глубь, притаилась. И если люди местного барончика начнут убивать, то в ответ полыхнет все графство. Старики из завоевателей еще помнили пять лет войны и последующее замирение. И хотя после войны прошло уже пятнадцать лет, но по лесам до сих пор бродили отряды незамиренных. Поэтому завоеватели из старшего поколения старались местных лишний раз не задевать. Платят налоги, и ладно. Но вот волна новых барончиков, народившихся незадолго перед войной или и вовсе после замирения, не знали всех ужасов прошедшей войны. А тут еще и с родных земель понаехала молодежь на завоеванные земли и каждый хотел получить свое баронство, считая, что как потомок завоевателей имеет полное на то право. При этом мало обращая внимания на аборигенов, а то и вовсе не замечая их, относясь к ним как к бессловесному и безответному быдлу. Они видели только рабов, которые просто обязаны угождать и служить им по праву завоевания.
— Давно ли мужики прибыли-то? — вздохнул Карно.
— Да вот как раз перед обедом…
— Ты вот что, Брано, мужиков покорми, отведи в гостиный дом, пусть передохнут с дороги. Вечером приведешь, поговорим.