Сезар отвернулся, стиснул между коленей вспотевшие руки. Беспринципность «патрона» не была дня него тайной уже лет десять, но такое! Такое… Эй-эй, спокойней. Клюв всё же дал слабину: чрезмерно привязался к Салисьо, не смог убить. Его, не другого! Малявка как знал, с кем подружиться, чтобы выжить. И сам «патрон» до сих пор жив. И дурной его спектакль только на руку узурпатору — младший принц выбыл, осталось уморить старшего…
— Я привёз тебе и вторую новость. — Рекенья сунул руку под салфетку. Какой ещё сюрприз у него заготовлен — метательный нож, стилет?! — Её ты услышишь впервые.
Сезар с облегчением выдохнул, когда дядюшка вынул всего-навсего зубочистку и заковырял ей в зубах.
— Я боюсь, что ты заигра-а-аешься и продолжишь играть Райнеро уже на тро-оне. Как бы ни порочил дом Рекенья я, твоя-я выходка была бы еще неприемлемей. Поэтому ты должен умереть за двои-их, умере-е-еть в обеих своих ипостасях.
— Умереть? Вы приехали ко мне… убийцей? У вас всего трое сопровождающих… — Котронэ подкинуло в кресле, он вскочил, глянул на вдавленные в сумрак двери. Сейчас сюда ворвутся люди Иньиго Рекенья, та троица, и слуги Валенто не преградят им дороги. Все служат новому королю, даже Клюв! А как бы иначе ему удалось сохранить на плечах свою хитрую голову?
— Мне, конечно, положена более пышная свита, но я не избалован. И кто сказал слово «убийство»? Игра-а-ай, Сезар ви Котронэ, делай то, что умеешь лучше всего. Готов спорить, ты зна-а-аешь, как вместе со своим принцем умереть понарошку. — Иньиго Рекенья жестом копьеметателя кинул в камергера зубочистку и мягко над ним посмеялся.
*Пиетра (эскарл.) — мера длины, равная приблизительно 2,5 см.
Кто дождь ему сейчас? Дождь видел, как по узкой горной дороге движется странная процессия — конный экипаж с гербами на дверцах кареты и два пеших, укутанных в плащи путника. Набери дождь силу, и конские копыта увязли бы в грязи, прекратили бы вращение колёса кареты, оступился бы хромой человек. Бежал бы спасённый. Дождь бы смыл его следы, плеснул преследователям в глаза и завесил беглеца влажной, непроглядной пеленой. Но дождь лил монотонно. Не разобрать, был ли он просто дождём, бесстрастным зрителем, или всё же потворствовал неблагому делу. Лишённый сегодня его соучастия, Сезар надеялся хотя бы на беспристрастность стихии.
Справа вполголоса и весьма грязно выругался Иньиго Рекенья. Прогулка вдоль обрыва, по змеящемуся под подошвами гравию, давалась хромуше тяжко. Он тяжело дышал, кривился, часто привставал на мыски сапог, высматривая свою троицу на козлах кареты, а после всего искоса бросал взгляды на Сезара. Уверенный, похоже, что тот не замечает. Но будучи достойным учеником Клюва ви Ита Котронэ видел всё. Другое дело, что не понимал, только ли из-за дождливого холода, уходящей из-под ног земли и боли растерял Иньиго Рекенья свою зловещую весёлость. Перемена настораживала, занимала мысли и шатала чувства в меньшей мере.
Котронэ знал одну историю. Она не произносилась людскими устами, не отражалась на страницах, не разыгрывалась на подмостках. Она не зиждилась ни на одном из бродячих сюжетов. Герой этой истории умер насильственной смертью, но не попал ни в Залунный Край, ни в Солнечное Царство. Он остался на этом свете тенью, способной от случая к случаю обретать плоть и ловить лучшие из мгновений жизни. В каком-то смысле Сезар повторял его судьбу. Живой физически, он умрёт для всего света. Как ему дальше быть? Он, конечно, успел до убийственной прогулки принять кое-какие меры, но всё ненадёжно, всё пыль на ветру…
— Здесь, — кашлянул Иньиго Рекенья.
Колёса в последний раз крутнулись в грязи, заскрипели ремни рессоры, звякнула упряжь. Лошади зафыркали, недовольные тем, что дождь бьёт их по спинам, а люди завязывают глаза.
— Проводишь своего принца в последний путь? — не предложил, приказал Иньиго Рекенья хриплым от кашля голосом. — Проверь, не потеряли ли мы его дорогой…
Жалкие пару пассо до кареты Сезар проделал на негнущихся ногах. Слева от него начинался обрыв. У края блестели мокрые камни, топорщились пучки травы и струились вниз ручейки грязи. За краем клубилась дождевая мгла. Сколько костей белело под ней на дне? Из Кармоны вела и другая дорога, предназначенная для благоразумных людей, но ведь принц Рекенья так торопился сократить себе путь… Сезар сглотнул, щурясь на косой дождь. Зритель ты мне, сообщник или же враг?… Он держался отвесной скалы с редкими сгустками зелени, справа, но близость к ней больше не успокаивала. Вдобавок, между лопатками кольнуло, точно кто-то приставил клинок. Тронув бедро под плащом и ожидаемо не найдя там ни кинжала, ни шпаги, Сезар заметил уголком глаза, как Иньиго со своей троицей встал у него за спиной. Но рука послушно легла на мокрую дверцу кареты.
— Здесь только один труп. Необходимо было два. — Сезар недовольно посмотрел на выдернутого из городской мертвецкой молодчика. Сидящий у окна истым принцем, он, однако же, вонял как отребье. И хотя Котронэ не слыл неженкой, поспешил отпрянуть, давя рвотный позыв.
Резкий толчок в плечо вбросил его обратно внутрь кареты. Сезар почти ткнулся головой в ноги трупа. Успел нащупать сидение, скользнувшее под мокрой перчаткой. Лязгнула дверца, Иньиго Рекенья крикнул «Мертвецы не пишут писем», сквозь шум дождя свистнул хлыст. Карета дёрнулась и взлетела… Вниз.
* Пассо — мера длины, равная приблизительно 0,98 см.
Глава 7
Пробиваясь сквозь щель в складках тётушкиного плаща, белый свет слепил и морозил, нёс дурные воспоминания и усыплял. Души грешников. Грешники становятся белыми ледышками и вредят ещё живым путникам. Они пробираются под одежду, сковывают горло и тают, оставляя после себя жар и кашель. Принц-изгнанник покрепче прижался к тёте и плотнее запахнулся в свой плащ. Теперь он в темноте, здесь душно, пахнет потом и костром, но тепло и будто безопасно. Гарсиласо ощутил себя хорьком. Олейро любил сидеть у него под сорочкой. А сейчас Гарсиласо, завёрнутый в собственный плащ, сидел под тётушкиным. Она придерживала его руками и заставляла лошадь ступать спокойно и не вилять. Иногда тётушка легонько его покачивала, что-то напевая. Выбраться бы из мехового плена и послушать, но это ведь невозможно. Даже в такой «норке» он вздрагивал от холода. Только виноват был не мороз, а жар. Он схватил принца два дня назад и, несмотря на все старания мастера Квентина, отпускать не желал.
Лошадь тётушки прибавила шаг и повернула. Гарсиласо вновь приоткрыл щель для слепящего холода. Мимо них прокатилось несколько повозок, в основном с детьми. Следом верхом ехали двое мужчин, слишком похожих на людей канцлера ви Ита. Так что Гарсиласо совсем выглянул и задрал голову, чтобы увидеть лицо тётушки. Та следила за встречными обеспокоено. Мастер Квентин поравнялся с ними, тоже пропуская повозки.
— Эй, птенчик, а ну назад в гнездо! — Квентин покачал головой и кивнул на Хенрику.
Поправив на плечах плащ, тётушка дотронулась до лба Гарсиласо рукой. Приятная прохлада волной пробежала ото лба до затылка. Он на миг прикрыл глаза и облизнул сухие потрескавшиеся губы. Затем поднял взгляд. Хенрика, сжав губы, поглубже натянула на голову капюшон и снова запахнула плащ, скрывая Гарсиласо в «гнезде». Мех, узкая полоска света и тепло. Он зашёлся в кашле. Лёгкие жгло изнутри, а в горле сухо, как в саду в знойном августе. Тётушка отпустила поводья и обхватила его руками, чтобы племянник ненароком не вывалился из седла.
— Хенрика, это не шутки. Его кашель уже слишком силён для простой простуды. Воспалятся лёгкие, вот увидишь.
Мастер Квентин настаивал, чтобы они остановились в городе. Впереди был какой-то Фёрнфрэк, но тётя мрачнела при одном упоминании о нём.
— Ты почти смог сбить жар.
— А теперь он вернулся. Родная, я в неравном бою с зимой. Холодные ночи сильнее микстур, Гарсу сейчас нужна в первую очередь тёплая постель и желательно грелка.
— Это всего лишь простуда… Полдня, и мы подъедем к другому городу.
— Даже через полдня может быть поздно, тебе нужен здоровый племянник или…?