— Об этом предлагаю подумать завтра, — возражает возникший в коридоре Кирилл. — Там Лёха на спуск собрался.
Кидаю на Костяна удивлённый взгляд.
— А я думал, ты — верхушка неудачной ветви эволюции.
Когда мы наконец-то снова смогли стоять на ногах и вышли на улицу, Лёха уже нетвёрдой походкой тащился в сторону холма, волоча по земле лыжи и палки от них.
— Я пришлю цветов на твою могилку, — кричу ему в спину, на ходу натягивая аляску.
Рука никак не желала впихиваться в куртку, и я уже собирался спросить, какое чмо её зашило, когда понял, что всё это время вместо рукава пытался всунуть руку в капюшон.
Лёха на секунду тормозит и оборачивается.
— Вот щас реально обидел, — бурчит он и возобновляет своё движение. — Ещё чуть-чуть — и у тебя станет на одного лучшего друга меньше.
Скорее всего, Лёха что-то другое имел в виду, когда говорил это, но его ответ был точно в тему.
— Так я об этом и говорю, — ржу в ответ и зарабатываю ещё один осуждающий взгляд. Лёхино самолюбие становится очень уязвимым, когда он в дрова, поэтому приходится переводить шутку в другую плоскость. — Не вижу смысла быть рядом с человеком, который не ценит моих элегантных подъёбов и не понимает мой циничный чёрный юмор.
За спиной звонит чей-то телефон, и я автоматически оборачиваюсь. У Кирюхи. Ну тут всё ясно…
— Привет, малышка, — словно плюшевый кот, мурлычет он в трубку.
Дальнейший разговор стараюсь не слушать, потому что уже сейчас готов блевать радугой и сахарной ватой розового цвета от этих телячьих нежностей. Догоняю Лёху, увеличивая расстояние между собой и остальными, и закидываю руку ему на плечо.
— А ты рисковый парень, а? — глупо ухмыляюсь я.
Лёха отвечает не менее глупой улыбкой.
— Это с рождения. В школе я был настолько рисковый, что хуярил домашку сразу в чистовик.
— Самоубийца, — откровенно ржу.
Описывать целиком спуск Лёхи не вижу смысла, потому то описывать толком нечего: даже не успев как следует нацепить лыжи, этот увалень кубарем скатился вниз. Понятия не имею, как он при этом не умудрился ничего себе не сломать, но сопли побил знатно. Ну и лыжи превратились в кучу трухи.
— Живой? — спрашивает Егор, когда мы спускаемся вниз не намного лучше Лёхи.
— Пять минут, полёт нормальный, — бормочет тот.
Костян громко фыркает.
— Если ты пытаешься шутить, значит, всё в порядке.
Лёха вскидывает на него недоумённое лицо.
— Пытаюсь? То есть, было не смешно?!
— Смешно, смешно, — успокаивает его Егор, и мы все вместе пытаемся вернуть Лёху в вертикальное положение.
Обратный путь помню смутно; знаю только, что к нашему приходу под дверью топтался курьер, притащивший ящик бухла. На ходу выхватываю бутылку и тут же основательно прикладываюсь к ней, не давая организму возможности оклематься и прийти в себя.
Второй раз за сутки я просыпаюсь на полу, сложенный практически пополам из-за того, что, очевидно, свалился с дивана, но пьяному море по колено, так что я весь процесс «полёта» благополучно проспал. У организма было всего три потребности: освободить мочевой пузырь, глотнуть минералки и сожрать упаковку аспирина. Это ж надо было вчера так надраться!
Удовлетворив первую из потребностей, спустился вниз и направился на кухню прямиком к холодильнику. Сушняк во рту был такой, что пол-литра минералки впитались в язык, даже не попав в горло. Со второй бутылкой вышло лучше, но только с третьей я смог ещё и запить пару таблеток аспирина. Качнувшись, уселся на стул. Такое состояние было интересное: вроде и не мёртв, но и на жизнь это пространственное балансирование тела совсем не похоже.
Я кинул взгляд на часы и нахмурился. Ложусь спать поздно ночью, потому что похуистичный распиздяй; встаю в шесть утра, потому что ответственный студент. Долго размышлял на тему, кто я: сова или жаворонок, — и пришёл к выводу, что я птеродактиль, потому что странно, что с таким режимом дня я до сих пор ещё не вымер.
Немилосердно тормошу друзей — не страдать же от похмелья в одиночку! — и слышу в свой адрес столько лестных «комплиментов», что чудом сдерживаюсь от того, чтобы не разнести тут всё к чертям собачьим. Сами блять вчера меня спаивали, а теперь я «бессердечный сукин сын», «бездушная сволочь», «упырь» и вообще «в конец охуел».