И вот мы уже вместе грилим у нас на террасе, и Хелена торжественно уверяет, что никогда в жизни не ела таких идеально прожаренных сосисок и куриных крылышек, как это выходит у моего мужа…
Отец Пауля был тот еще засранец, но готовить умел отменно, — сообщает она между куриными крылышками и огуречным салатом. — Правда, даже у него с грилем всегда были не лады… Сжигал все до головешек!
Юргену, как мне кажется, эти похвалы приятны, и я делаю вид, что тоже проникаюсь ими, хотя на самом деле мне немного не по себе от этого почти варварского вторжения в нашу размеренную жизнь. Словно в курятник с добрыми несушками ворвался рыжий лис с историями про дикий лес… Кто хочет туда с ним прогуляться? Точно не я.
Радует только, что и Ева, и Элиас — оба наших ребенка — явно нашли общий язык с детьми Хелены: дочь играет с Паулем в настольную игру, а мелюзга носится на самокатах, выделывая на тротуаре всевозможные па. Вот бы и мне так же легко сходиться с людьми… Я так погружена в собственные мысли, что не сразу слышу вопрос Хелены, обращенный ко мне:
Ты куда-то уплыла, дорогая! — она трясет рукой с тонким золотым браслетиком у меня перед глазами. — А я вот тут узнала, что ты, оказывается, совсем не умеешь кулинарить… Это правда?
Юрген виновато смотрит на меня — понимает, что мне его откровения с незнакомым человеком не доставят особого удовольствия. Я натянуто улыбаюсь и отвечаю, что печь-таки умею, но не настолько хорошо, чтобы этим можно было хвалиться… тем более в присутствии такого профессионала, каким является она сама. Та на секунду замирает, как перед стартом, а потом взрывается радостным озарением:
Тогда я просто обязана научить тебя! Мне это совсем несложно, а Юрген, — она тычет моего мужа локтем в бок, как закадычного друга, — потом только спасибо мне скажет…
Я мысленно пытаюсь понять, как оказалась в такой вот странной ситуации со странной же женщиной в виде собеседницы… А та между тем атакует дальше:
Думаю, завтра же и начнем наш кулинарный курс, как, ты не против? Я как раз планировала бисквитный рулет с начинкой из сухофруктов… Или ты хочешь что-то другое? — она выжидающе смотрит на меня: складывается впечатление, словно все ее дальнейшее существование зависит от моего нынешнего ответа… и я отвечаю, что, да, рулет это самое то, что надо. Она лучится стопроцентным концентрированным счастьем, и я ощущаю себя пойманной на крючок рыбешкой, бултыхающейся на крючке длинного спиннера…. Не самое приятное ощущение, скажу я вам.
Следующее утро начинается для меня с яиц… самых обычных куриных яиц, которые следует тщательно взбить и растереть с сахаром… Мало того, что «урок» Хелена решает начать в восемь часов утра — ей на свежую голову, видите ли, лучше всего удаются бисквиты! — так еще мне предстоит взбивать эти яица вручную. Без миксера!
Когда ты делаешь это вручную, Джессика, — наставляет она меня, повязав мне цветастый фартук с оборочками на груди, — то как будто бы вкладываешь в выпечку частичку своей души… Тесто делается воздушным и невесомым, словно кусочек перистого облака, таящего у тебя на языке!
Я бы и рада поверить в подобные метаморфозы, да только руки реально противятся подобным самоистязаниям.
Кусочек перистого облака? — безрадостно цежу я сквозь зубы, но та не замечает моего настроения — или делает вид, что не замечает, это, конечно, больше похоже на правду — и говорит почти грозно:
Не будь такой кислой, Джессика, иначе наш бисквит так и не поднимется!
Я быстро закрываю рот и утыкаюсь глазами в свою миску с пятью белками, которые осклизлой массой, от которой даже немного подташнивает, бултыхаются в ее пластмассовых недрах. Я так увлечена, что даже не сразу замечаю затянувшееся молчание, повисшее между нами с Хеленой, а потом она вдруг говорит:
Я, наверное, кажусь тебе слишком навязчивой, Джессика… Я это понимаю, ты не думай. Просто я должна тебе кое в чем признаться… Это касается Пауля.
При первых же ее словах вскидываю глаза на маленькую белокурую женщину перед собой: та ультрированно увлечена своей порцией белков и даже не смотрит на меня.
Пауля? — удивленно переспрашиваю я.
Да, на самом деле все это из-за него, — Хелена наконец отрывается от своего занятия, головой указывая на все наши ингредиенты к выпечке, и выглядит при этом смущенной… Я вдруг понимаю, что эти слова нелегко ей дались и потому стараюсь не спугнуть это ее настроение — мне любопытно, каким же это образом ее сын причастен к нашему кулинарному марафону. — Ты же видишь, мы с ним абсолютно разные: я вечно шумная и восторженная, а он тихий и слишком серьезный, как по мне, нам с ним тяжело находить общий язык…Наверное, потому мне так и не хватает Доминика, — добавляет она после небольшой задумчивой паузы, — он как бы уравновешивал нас между собой…
Меня одаривают еще одной смущенно-извиняющейся полуулыбкой, которая, как я понимаю позже, относится к ее последующим словам:
И тут этот мой серьезный ребенок, однажды назвавший меня легкомысленной, представляешь, приходит и восторженно рассказывает о своем новом знакомстве с чужой взрослой женщиной… с тобой, Джессика. Ну я, признаюсь, приревновала, — еще один быстрый извиняющийся взгляд в мою сторону. — Да, да, приревновала, говорю, как есть.
И так как я стою абсолютно оглушенная этим ее признанием и ждать от меня комментариев не приходится, Хелена продолжает:
Ну я и подумала тогда, что должна либо возненавидеть тебя, а это, учитывая наше незнание друг друга, было бы как-то глупо, либо познакомиться с тобой и подружиться… Согласись, второе как-то предпочтительнее, правда?
Знаете, если бы сейчас на моих глазах моя нынешняя собеседница вмиг превратилась в огромный бисквитный торт — я бы и тогда не была так удивлена, как была удивлена сейчас этими нежданными откровениями. Я думала, что просто попалась ей под руку, как единственный вариант первого знакомства на новом месте, но никак не предполагала, что у этого «айсберга» такая глубокая подоплека.
К тому же ты мне нравишься, — продолжает свою речь Хелена, — а уж наши с Паулем вкусы редко сходятся, можешь мне поверить… Ему вообще никогда прежде не нравились мои подруги. Не то чтобы я слишком этим заморачивалась, но сейчас, представляешь, Джесси, мне захотелось ему угодить. Сама не знаю почему… Нет, ты только не думай, что я тебя просто использую, это вовсе не так, — она искренне мне улыбается, так что этой улыбке просто нельзя не поверить. — Ты забавная, хотя и немного зажатая…
Чудесно, я просто всю жизнь так и мечтала услышать о себе подобную характеристику! Боюсь, мое лицо красноречивее любых несказанных слов, но Хелена слишком погружена в собственные мысли и этого, похоже, не замечает.
И ты хоть как-то отвлекаешь меня от мыслей об этом унылом, крохотном домишке с кухней, что размером меньше туалета в нашем прежнем доме, в котором я теперь вынуждена жить. У нас ведь была в Мюнхене совсем другая жизнь, Джессика, совсем другая… — Она снова замолкает на время, и я вдруг начинаю замечать глубокую тоску, которую Хелена, как я теперь хорошо понимаю, умело скрывает за своим восторженным амплуа белокурой красавицы-куклы. — Думаешь, легко начинать все с нуля? Бросить все, к чему ты так привык: к большому дому на Вассербург-Ландштрассе, к спа-салонам, к дорогим бутикам и маникюру под цвет вечернего платья…
Потом настроение Хелены резко меняется и она добавляет:
— Может, я и есть легкомысленная… Вот, например, мужа у меня нет. Если честно, я вообще никогда не была замужем… Три гражданских брака, три сына, три расставания. По-твоему, Джессика, этого достаточно, чтобы назвать меня легкомысленной?
Определенно да, и я впервые с начала этого Хелениного монолога вставляю свое осторожное «возможно». Хелена не обижается…