Ева! — вскрикиваю я смущенно. — Где твои манеры?
Она улыбается мне покаянной улыбкой и говорит, обращаясь к Доминику:
Уверена, твои руки растут из правильного места, просто шутка показалась уместной.
И они оба так заразительно смеются, что просто невозможно не последовать их примеру и не присоединиться к общему веселью.
Этот радостный настрой сохраняется весь этот длинный обоепоклеивательный день, который прерывает лишь краткий визит Пауля… Ник как раз мажет раскатанный кусок обоев клеем, когда Пауль входит в комнату и вдруг замирает, заметив брата с кисточкой в руках. Они обмениваются хмурыми взглядами, а потом Пауль быстро говорит:
Я вижу, вам сегодня моя помощь не нужна… к счастью. У меня наметились кое-какие дела, уж извините. — И уходит так быстро, что Ева даже обиженно сопит, что лишь подтверждает мои предположения на счет ее чувств к брату Доминика.
К вечеру, когда мы радостно обозреваем плоды своего совместного труда, Ева шутливо замечает:
Тебе, Доминик, повезло, что мы не выбрали обои с розовыми единорожками!
О, да, — отзывается он в тон девочке, — не думаю, что смотрелся бы достаточно мужественно в комнате, полной розовых единорогов.
Зато здесь и сейчас ты смотришься достаточно гармонично!
Мы все неловко замолкаем — подтекст слишком очевиден для каждого, и Ник, не решаясь поднять на меня глаза, говорит, что ему пора уходить. Прощаться с ним кажется чем-то неправильным, это словно отсекать важную часть своего тела или вырывать здоровый зуб, но он быстро машет нам рукой и выходит за дверь. Но ровно через минуту снова появляется на нашем пороге: он забыл про брошенную около бара машину. В итоге мы выходим из дома вместе и продолжаем неловко молчать всю первую половину пути, пока Доминик наконец не произносит:
Я не совсем хорошо помню, что вчера говорил и как себя вел, но в любом случае еще раз прошу за это прощение.
Я помню только сегодняшний день, — отвечаю я Доминику, не отрывая взгляда от дороги. Мне хочется помнить только сегодняшний день и потому это не является ложью…
Сегодня был хороший день! — соглашается он со мной. — Мне было хорошо с вами.
А нам было хорошо с тобой…
Он смотрит на меня не отрываясь, я ощущаю это каждой частичкой своего тела. Что еще хочет он рассмотреть во мне, кроме любви, уже поселившейся в глубине моего сердца? Неужели он не видит ее в каждом моем ищущем взгляде, обращенном к нему, в каждом трепетании пальцев в процессе нашей дневной работы? Неужели он не видит всего этого…
Значит увидимся? — произносит он, выходя из машины в морозный морок вечера.
Возможно, завтра, — отзываюсь я с надеждой. — У тебя дома…
Он хмуро глядит на меня из-под своих странно насупленных бровей и произносит:
Это не мой дом, Джессика. Мой дом где-то в другом месте… — Потом захлопывает дверь, и я остаюсь одна.
Глава 16.
«Подлинные чудеса не шумны. И самые важные события очень просты».
*********************************
Если жизнь — это постоянное чередование черно-белых полос и хорошее непременно соседствует с плохим, то в этот понедельник я могла убедиться в этой истине на собственном опыте… еще один дополнительный раз. Если уж всей моей прежней жизни для подтверждения данного факта было недостаточно…
А началось все с того, что в этот понедельник, все еще окрашенный для меня воспоминаниями о вчерашнем дне, Ванесса Вайс, дочь моего работодателя и… невеста моего возлюбленного по совместительству, подкарауливает меня на выходе из чуланчика, в котором я только что переоделась в рабочую форму, и устроивает мне настоящую «черную полосу» во всей ее неприглядной «красоте»…
Так вот, я распахиваю дверь чулана и едва не налетаю на названную особу, которая, сложив руки на груди, сверлит меня ненавидящим взглядом. Я мгновенно понимаю, что ничего доброго от этой встречи ждать не приходится: похоже, она знает не только о том, где провел прошлую ночь ее жених, но и о моих чувствах, как любая другая женщина, она, конечно же, догадывается тоже — чувства же Доминика ко мне ей давно известны. Я даже не сомневаюсь в этом, а в наличии оных я могла буквально вчера наглядно убедиться…
Могла бы не утруждать себя переодеванием, — зло улыбается она мне, вталкивая опешившую меня назад в распахнутую дверь чуланчика, — ты все равно уволена!
Мне бы следовало ожидать чего-то подобного, но мне казалось, добрые отношения с ее отцом гарантируют мне рабочее место в их доме.
На каком основании? — интересуюсь я спокойным голосом, сама же удивляясь собственной невозмутимости.
На каком основании? — повторяет она саркастически. — Может быть, на основании того, что ты мерзкая воровка чужих женихов, — смешок, — или бессовестная стерва, готовая на все ради теплого местечка в жизни, а, может, — она суживает глаза и тычет в меня наманикюренным пальцем, — мне просто надоело твое лицо, постоянно мелькающее по всему дому. Выбирай любое основание, которое тебе больше по вкусу!