И тогда же я услышала, как мой амулет издал звук, предупреждающий о присутствии волшебства.
— И что вы обо всем этом думаете? — спросил Кааврен, обращаясь к Айричу.
— То есть какой я делаю вывод? — переспросил лиорн. — Примерно следующий: любому волшебнику по силам изменить цвет глаз и каждый имеет право носить одежду по своему выбору или надеть парик и украсить мизинец кольцом, но лишь для феникса характерна та величавость, которую я наблюдаю в этих двоих.
Здесь разговор был прерван возвращением обсуждаемой пары. Вскоре кучер, вытирая лицо рукавом грязной черной туники, вышел из кухни, и они вновь отправились в путь. Казалось, обед окончательно разбудил их спутника, назвавшегося Кривааном. Путешественники продолжили беседу, словно она и не прерывалась, но теперь Криваан принял в ней активное участие, высказав собственные идеи о будущем правлении императора-феникса.
— Мы, те, кто находится на службе у императора, — заявил он, — должны быть с самого начала сильными, чтобы как можно дольше сдерживать наступление мрака.
— Не понимаю, — удивился Кааврен, — вы говорите о мраке?
— Именно, — подтвердил Криваан.
— Тогда объясните.
— Ну, все достаточно просто: разве его императорское величество не принадлежит к Дому Феникса?
— Безусловно принадлежит.
— А разве феникс не символизирует одновременно возрождение и упадок?
— Пожалуй.
— Припомните: каждый император-феникс, за исключением Зарики I, которая основала Империю, начинает практиковать магию зла, забывая о нуждах Империи… А потом заканчивается цикл и на место Феникса заступает Дракон.
— Да, кажется, дело обстоит именно так.
— А тут как раз Орб в восемнадцатый раз переходит к Дому Феникса. Впервые после завершения полного цикла, если выразиться точнее.
— Верно.
— Таким образом, исходя из вышесказанного можно предположить, что этот император должен вести себя так же, как и все предыдущие, если даже не хуже, а Империя будет им забыта, и ее ждет ужасающий упадок.
— Вы думаете? А может, есть надежда, ну, раз уж сейчас начинается цикл? Вдруг наш новый император-феникс будет больше похож на Зарику I, о которой действительно никто не скажет дурного слова?
— Возможно, но, по-моему, конец правления нынешнего феникса будет самым плохим из всех, какие знавала наша история.
— И что из того следует?
— А вот что: мы, те, кто служит его величеству, должны как можно дольше сдерживать наступление мрака.
Но прежде чем Кааврен успел что-нибудь ответить, Айрич отвернулся от окна и сказал:
— Вы почти правы, сударь.
— Гм… вы говорите «почти»?
— Да.
— По-вашему, я допустил ошибку?
— Небольшую, но существенную, милорд.
— Ну так объясните, в чем она состоит.
— Вы сказали — мы служим императору.
— Да?
— А это не так.
— Не так?
— Нет.
— Но тогда…
— Мы служим Империи. Разница невелика, но, заметьте, существенна.
Криваан нахмурился, словно подобные рассуждения оказались для него абсолютно неожиданными, а Нилисит рассмеялась:
— Отлично сказано, добрый лиорн. Вы рассуждаете, как атира, однако говорите, как дракон, — прямо и по существу, что прекрасно соответствует нашему времени: ведь мы находимся между правлениями этих двух Домов.
Айрич склонил голову, принимая комплимент.
— Сказано иссолой, — заметил он.
Кааврен уловил в голосе лиорна намек на иронию только потому, что он ее ожидал и уже научился различать интонации Айрича за то короткое время, пока они были знакомы.
Некоторую часть пути все молчали. Кааврен обратил внимание, что после обеда Тазендра заняла место у окна. Сидя рядом, он наблюдал за ней. А Тазендре ничто не мешало смотреть на проплывающие мимо поля и луга Соранны. Кааврен тихо спросил:
— Моя добрая Тазендра, мне показалось, вы вздохнули.
— И правда.