— Боязно за тебя.
— Батюшка так же матушке говорил, помнишь?
Мальчик нахмурился:
— Не трожь родителей попусту.
— Потратился-то сильно?
— На осечку курков ушел один талан, на то, что заставил тех дураков упасть — половинка.
Девочка протянула руку. Лицо мальчика разгладилось, и он сказал примирительным тоном:
— Ладно, потом сочтемся! Стой здесь, я поклажу перенесу.
Он исчез в кустах; Аленка, снедаемая любопытством, вытащила из костра ветку подлиннее и сперва внимательно осмотрела лошадей, затем подошла к повозке. Она представляла собой низкую телегу, какой обычно пользуются крестьяне, только более узкую, что позволяло ей продвигаться в не слишком густом лесу. Плотная ткань, накинутая сверху и закрепленная по бокам, образовывала некое подобие палатки и служила вполне надежным укрытием от любой непогоды. Откинув ткань сзади и закусив нижнюю губу, Аленка залезла внутрь и принялась рассматривать взятую с бою добычу. В глаза бросился беспорядок, характерный для разбойничьих складов, а также полное отсутствие звонкой монеты. Помимо провизии и некоторого количества свечей, одну из которых девочка тотчас зажгла, в повозке были свалены незатейливые предметы обихода простых поселян, награбленные, видимо, в дороге за неимением лучшего. Совершенно не опасаясь внезапного возвращения разбойников, которые были слишком напуганы, Аленка добралась почти до конца телеги, когда услышала слева слабое дыхание. Повернувшись в направлении неожиданного звука, девочка резко выпрямилась от удивления, так, что ее голова уперлась в матерчатый потолок.
— Чего там? — спросил мальчик, беседовавший с Аленкой у костра. Он как раз вернулся, таща в каждой руке по плотно завязанному узлу.
— Иди-ка сюда, Аверя!
Мальчик вспрыгнул на повозку и, согнувшись, подошел к Аленке. Та приподняла свечу.
— Гляди!
Аверя тихонько присвистнул:
— Хлопец! Вроде бы одних с нами лет.
— Похоже, пленник: видишь, как спутан!
— И штаны снизу подрезаны. Отчего бы?
— Ради глума, видимо.
— Дело известное: разбойников хлебом не корми, а дай над живой душой поизмываться. То навоз заставят жрать, то над платьем чего-нибудь непотребное учинят.
— Дай ножик: я разрежу веревки.
— Сам разрежу.
Через малое время неизвестный мальчик был освобожден и от веревок, и от повязки, стягивавшей ему рот. Это манипуляции привели его в чувство; он оперся на локоть и немного привстал. Аверя приложил к его губам бутыль с квасом, как раз подвернувшуюся под руку; спасенный сделал два быстрых глотка, затем отодвинулся к краю и произнес:
— Где это я?
— Уже не у злодеев, — улыбнулась Аленка.
— А Пашка?
— Не ведаем, — пожала девочка плечами. — Ты один тут был.
— Чего Налим хотел от тебя? — спросил Аверя.
— Какой еще Налим? — растерянно промолвил незнакомец.
Аверя фыркнул:
— Да тебя что, на цепи в подвале держали, как вора перед пыткой? Федька Налим — самый лютый атаман: его имя младенцам ведомо, потому как матери им пугают, а ты…