— Сегодня похороны будут. Потом немного потолчёмся. Здесь переночуем, но ты сильно губу не раскатывай. Перед рассветом выезжать будем. Так что готовься. Истерить не будешь.
Он не спрашивает. Он заявляет. Что всё будет только по его воле — и никак иначе.
— Усекла?
— Да, — шепчу, мечтая отдалиться от этого криминального амбала.
Зверь внезапно надо мной склоняется. Носом воздух втягивает. Ведёт по шее, рычит утробно, как хищник.
— Вкусно пахнешь. Не мылась вчера, но пахнешь сладко, — одобрительно кивает. — Как конфета.
Я жду, что оно отодвинется. Или сделает ещё что-то. Лишь бы разорвать затянувшееся ожидание. Но он не делает ничего. Просто лежит. Обжигает жаром стального тела. Смотрит… Как будто дыру во мне прожечь хочет.
Ожидание выматывает больше всего. Я уже готова биться в истерике. Слеза ползёт по щеке. Щекочет кожу возле уха.
— Чё, Конфета, не нравлюсь я тебе?
Он серьёзно спрашивает? Как он может кому-то нравится?! Не уверена, что на всей планете найдётся хотя бы одна женщина, готовая лечь с ним в кровать по доброй воле. Нет таких. Нормальных точно нет. А продажные и гулящие — не в счёт.
Другая бы на моём месте точно соврала бы. Но я не могу. Он бандит. Псих без царя в голове. Беспредельщик.
— Не нравишься, — говорю и словно нарочно глаза продолжаю держать открытыми. Цепляюсь за его умопомрачающий, тяжёлый взгляд. Там черти беснуются. В полной тьме.
— Не нравлюсь.
Произносит тихо. Не угрожающе. Просто констатирует факт. Но от этого ещё больший мороз по коже продирает. Как будто тёркой прошлись и верхний слой содрали. До крови.
Потом Зверь вдруг резко отталкивается от кровати и рывком встаёт.
— Так ведь и ты мне, Пороховское отродье, не нравишься. Планы у меня на тебя. Определённые, — говорит он и зачем-то стаскивает со своего мускулистого тела футболку.
У меня в горле разом пересыхает. От вида его груди. С налитыми мускулами. Торс вылепленный и чёткий. Все мышцы прорисованы. Теперь, когда он наполовину без одежды, его тело кажется пропорциональным. Таким же мощным и подавляющим, но гармоничным.
Замечаю чернила. На груди что-то набито и на руке левой. На бицепсе.
— Задницу от кровати отрывай, Малая, — швыряет в меня свою футболку. Она пахнет потом, мускусом, мужчиной и немного дорожной пылью. — Приведи себя в порядок. Пошевеливайся.
Глава 15. Арина
Зверь поворачивается ко мне спиной. Я машинально оцениваю разворот его плеч. Но потом скольжу взглядом ниже. Крик застревает в глотке, как крупный камень. Ладонь прикусываю, чтобы не заорать.
Спина полностью шрамами исчерчена. Как будто с него вороны огромные мясо вживую склёвывали. Где-то шрамы очень глубокие. Где-то всего лишь побелевшие полоски тонкие, едва заметные. Но места живого на нём очень мало. И почему то кончики пальцев чешутся, чтобы потрогать. Вживую ощутить этот кошмар. Или убедиться, что это мираж и моё больное воображение.
— Шевелись, Конфета. Или я тебе скорости придам, — бросает мне Зверь через плечо. Топает по дому. Я иду за ним по пятам, как собачонка. Он рывком дверь распахивает и жмурится от ярких лучей солнца, бьющих прямо по глазам.
Я застываю, как вкопанная. Его фигура тёмная, полностью чёрная против света. И лучи солнца вокруг. Только они его огибают. А он как будто пьёт их своей чернотой. И отбрасывает тень — длинную и пугающую, прямиком на меня.
Есть в нём что-то неизвестное. Цепляющее. Как острый крюк, который с мясом душу выдирает. Я это чувствую сейчас.
Стою, едва дыша и понимаю, что с ним я собой быть перестану. Шагну за ним — по своему желанию или против воли — разницы нет. Но от меня только пыль останется.
Сломает он меня. Изнанкой наружу вывернет и переделает по-своему.
— Полотенце тащи мне по-быстрому! — слышится приказ Зверя.
Я стараюсь его не злить и исполняю указание, не медля. Выхожу с полотенцем, взятым с полки.
Зверь хмуро смотрит на меня.