— Ага, — я кивнул, продолжая обыск. — Деревенские придурки решили, что отправится спасать принцессу это увлекательно и интересно.
— И что?
— Ну, все кого я встретил были мертвее мертвого, — пожал плечами я и, не найдя в карманах у трупа ничего ценного, вздохнул.
Дальнейший путь на поверхность, навстречу свежему воздуху и глотку доброго вина прошел в молчании. Лия больше не задавала никаких глупых вопросов. А я не был настроен на задушевные беседы.
Рычаг, поднимающий тяжелую каменную плиту, что закрывала вход, действительно нашелся на стене слева от выхода. И как я его раньше не заметил? Легкое движение руки, и тяжелая каменная плита с грохотом поползла вверх, открывая выход на волю. Еще немного и в проходе показались удивленные лица лесовиков, потная измученная морда Амчхи и облегченная физиономия Ириэт.
— Гуляй банда! — я выскочил из порядком надоевших мне руин на свежий воздух. — Атаман вернулся!
— Ха! — усмехнулся Уй-Буй. — Даже в подземелье умудрился бабу найти!
— И кто твоя новая знакомая? — Ириэт скрестила руки на груди.
— Долгая история, — махнул рукой я. — Сперва налейте-ка мне вина.
— Кувалда, едрить твою в корень! — рявкнул Уй-Буй. — Тащи бочонок!
*****
Аристофан, склонившись над Хрустальным Шаром, наблюдал за тем, как избранный пьет и радуется со своей шайкой. Верховный волшебник рассчитывал на то, что он и этот Драгнар поубивают друг друга. Но избранному удалось договориться с гигантом-северянином. Верховный волшебник уже собирался было выйти из комнаты и превратить во что-нибудь страшно мерзкое первого встречного, но…
"Они все равно никогда не найдут третью печать", успокоила его Шляпа. И десяток первых встречных облегченно вздохнул.
— Третья печать, — усмехнулся Аристофан.
Да, третья печать была надежно укрыта в пучине морской. Даже он сам не смог бы до нее добраться.
— Радуйтесь, — Верховный волшебник вновь склонился над Хрустальным Шаром, — недолго вам осталось.
Глава Десятая. В которой Джинджэр попадает в петлю и чудесным образом спасается
Капитан графской стражи Мокроу был прекрасно осведомлен о том, что в роду фон Кирштайн есть одна неизменная и нерушимая годами традиция. Всякая дочь семейства выйдет замуж за того, кто героически, или не совсем, спасет ее от беды или напасти всяческой. Именно этим и собирался воспользоваться дальновидный Мокроу. Раз уж юная госпожа фон Кирштайн, самая любимая и самая единственная дочь графа пропала, то грех такую возможность не использовать. Посему начальник стражи, прихватив одного из своих помощников, направился в покои юной госпожи.
И вот Мокроу и Финн осторожно пробрались в комнату графской дочки. Финн был парнем смышленым ровно настолько, чтобы беспрекословно выполнять приказы и не задавать лишних вопросов. Что и требовалось капитану.
— Капитан, а что конкретно мы ищем? — подал голос Финн.
— Мы ищем то, чего здесь быть не должно, — Мокроу огляделся по сторонам и тихонько закрыл за собой дверь. — Или то, что точно должно быть здесь, но этого здесь нет. Видишь чего-нибудь, чего здесь не хватает? — капитан посмотрел на Финна.
— Трудно сказать, сэр, — парень пожал плечами. — Этого же здесь нет.
— Чего нет? — Мокроу недоуменно приподнял бровь.
— Того, чего здесь не хватает, сэр, — пожал плечами Финн. — Но одно точно сразу бросается в глаза.
— Что?
— Госпожи фон Кирштайн нет.
— Это я и без тебя вижу, идиот, — пробурчал себе под нос Мокроу.
Оставив своего подчиненного осматривать шкафы и книжные полки, капитан занялся более полезным делом: изучением письменного стола юной дочери графа вон Кирштайна. Мокроу надеялся найти хоть какой-то намек на то, где эту юную особу искать. И поиски капитана увенчались успехом. Расплывшись в довольной ухмылке, он подобрал с пола скомканный листок бумаги, который был ничем иным, как прощальной запиской. Сунув бумажку в карман, Мокроу, подозвав Финна, поспешил покинуть покои графской дочки. Сегодня был на удивление прекрасный денек.
Краекамень, как и всегда был полон жизни, как давно заплесневелый кусок чего-то некогда съедобного в жаркий летний день. Он был шумен, как кричащий проклятья идиот в храме Митры. Он блестел сотнями окон в солнечных лучах, как играющее на солнце масло. А его портовый квартал, как и всегда, кипел суетой и всякого рода подозрительной активностью, словно пчелиный улей, в который залез недалекий медведь.
Я вдохнул полной грудью такой родной, наполненный ароматами морской воды, тухлой рыбы и гнилых водорослей, воздух.