Громкий смех потряс своды пещеры, и вдруг человек резкодернулся и метнул в сторону Сергея белый светящийся шар.
— Это тебе подарок от Белого Дракона.
В сознании Сергея все вспыхнуло, сдавило обручем голову, перехватило дыхание…
Безжизненное тело скользнуло из рук Леси и упало лицом вниз.
Стая черного воронья взметнулась кверху, разнося своим ужасным карканьем недобрую весть по земле …
ГЛАВА 3
НЕ КАЖДЫЙ ПУТЬ ОЗАРЯЕТСЯ КОСТРОМ, НО НЕ КАЖДЫЙ И СПОСОБЕН ПО НЕМУ ПРОЙТИ
Квадратная пещера непонятно откуда-то сверху, пропускала, словно заблудившийся свет. Вода каплями стекала по стенам и впитывалась в земляной пол. Это были единственные звуки, которые доносились до усталого, прикованного цепями, Саши. Глаза сильно впали, одежда отсырела, руки, вздернутые кверху, затекли. Он редко выходил из затуманенного состояния, мало, что понимал вокруг. Некий человек в черном одеянии приходил через определенное время и вливал в послушное тело ароматно пахнущий отвар, после которого Саша погружался в новый сон. Осознание происходящего не приходило к нему совсем. Лишь возникающие сладкие грезы успокаивали, подменяя реальность ярким сновидением.
… Величественный и мощный бастион на вершине горы, стены которого были сложены из огромных, плотно подогнанных друг к другу камней, высился над странной местностью с интересным названием Руссильон и считался совершенно неприступным. Многочисленная армия конных и пеших окружила подножие горы. Осажденных в крепости, ждала смерть. Они молча смотрели с высоких стен на участников крестового похода, среди которых были те, кто совсем недавно стоял с ними плечо к плечу, но изменившие вере и имперской власти, получившие от протестантов наделы земли и высокие должности. Осажденные были совершенно непоколебимы. Среди них остались только самые преданные.
Мятеж Реформации прокатился по Западной Европе. Православно-кафолическая вселенская церковь была заменена церковью католической. И прежняя вера, принесенная с востока, была названа ересью. Потомки завоевателей, оставшиеся верными Татарской империи яростно сопротивлялись, но раскол оказался неминуем. Остер-Рейх рушился, крошился на отдельные графства, княжества, государства. Еще держалась Италия, Испания и юг Франции, Лангедок, с ее мощной линией крепостей — замков. Но жестокие расправы, штурмы, предательства приводили к уничтожению, как самих крепостей, так и всех защитников. Аббат и папский легат Арнольд Амари обратился к войскам перед решающим штурмом города Каркасона, одного из оплотов альбигойцев (или как их еще называли — катаров), со словами: «Убивайте всех подряд. Бог распознает своих». Тысячи скифов и славян альбигойцев, независимо от пола и возраста были уничтожены. Прикрываясь религией, бывшие наместники императора в Остер-Рейхе, совершили политический мятеж. Западная Европа потонула в крови. Вавилонское столпотворение свершилось. Единая империя раскололась на части. Люди заговорили на разных языках. Взбунтовавшаяся Казань отвлекла на время внимание царя от дальних провинций. Время было упущено…
Неприступный мощный бастион Монсегюр, с развевающимся на ветру знаменем, с желто-красными вертикальными, чередующимися полосами, тревожно трепетал, словно в последний раз, наслаждаясь весенней прохладой. Мужественные лица совершенных (и так называли катаров), смотрели смерти в глаза. Один штурм сменял другой. Упорная осада длилась целый год, но осажденные продолжали яростно защищаться. И все-таки, замок был взят. Благодаря предательству, крестоносцы ворвались в крепость, уничтожая всех и вся. Около двухсот совершенных оказались окружены в центральной башне. Им было предложено отречься от своей веры или взойти на костер. В ходе переговоров было достигнуто двухнедельное перемирие.
В башне стояла духота, воды не хватало, осажденные молча молились.
Старый граф Монсегюр, постаревший за время осады еще лет на сорок, тяжелым обреченным взглядом обвел оставшихся в живых воинов и монахов, глаза блеснули, появилась твердость и уверенность.
— Братья и сестры! Империя гибнет, но может ли погибнуть вера? Наша христианская вера любви и братства? Душа бессмертна по отношению к плоти, и вы это знаете не хуже меня. Тот, в кого вселилось зло, открыл путь врагу в замок, он приобрел золото, но погубил душу. Я же верю в вас, что никакие муки не заставят теперь изменить истинной вере. Они называют нас вероотступниками! Вы только подумайте, кто! Они, еще вчера стоявшие на страже Великой империи, сегодня стоят по другую сторону и пытаются запугать сожжением на костре, сами, испугавшись этого испытания и предавшие веру предков. Но, неужели мы, правоверные, ради которых Иисус принял смерть, откажемся от великой жертвы, спасая наши жизни? В наших жилах течет горячая кровь победителей, кровь, которая залила всю Европу. И неужели уподобимся жалким беспомощным овцам, когда всю жизнь были сильными и непобедимыми львами? Братья и сестры! Вот священная чаша христианской религии!
Граф поднял над головой Святую Чашу.
— Ее, как вы знаете, может взять в руки только чистой души человек. Он перед вами. А это означает только одно. Все сказанное мной здесь и сейчас — истина! Так почему мы должны отступать от правой веры и предавать Всевышнего! Скажем врагу — никогда!
И все, в один голос, на одном дыхании, повторили: Никогда!
— Лучше взойти на костер и сохранить душу, чем остаться жить и потерять все! Всевышний с нами!
Граф перекрестился и ушел в небольшую комнату. Через некоторое время появился его доверенный Максимилиан и тайком позвал за собой троих совершенных. Те вошли в комнату, где светилось круглое маленькое окошечко с решетками, выходящее на запад. Там солнце садилось за горизонт, обагряя края далеко плывущих облаков.
Лицо графа было желтым, болезненным, глаза красные, как у кролика, смотрели устало.
— Послезавтра все закончится, — прошептал он, — но только не для вас. После окончания завтрашнего ритуала возьмете иконы и священные реликвии, спрячетесь в подземелье, вход под этой плитой, выход с западной стороны стены.
Он стукнул пяткой о пол.
— Вы должны сохранить священные вещи, во что бы то ни стало. Передавать из поколения в поколение с наказом, что придет посланник божий через века и возьмет в руки священную чашу, чтобы возвести на трон истинного царя. Таково предначертание. Яков, возьмешь Чашу и отправишься на восток, в центр империи. Твой род избранный. Ты слышишь и чувствуешь то, что никому другому не сделать никогда. Ты, кажется, с самой Руси? Тем лучше. Максимилиан, возьмешь икону и золотой крест правителя. Тебе путь в Египет. Жан, икона и перстень Соломона. Твой путь на север, в Шотландию или Ирландию. И, наконец, Антуан, икона и наша великая книга мудрости. У тебя очень далекий путь, в Америку. Подойдите ближе. Вам и вашим потомкам предстоит защищать избранника, передавать из поколения в поколение эти иконки, драгоценности, чашу, книгу, перстень, крест. По вот этим маленьким иконкам избранник найдет и узнает вас. Благословляю вас.
Граф перекрестил всех четверых, отдал иконки с изображением трехконечного креста с подписью «Монсегюр» на обратной стороне, и опять утратил в глазах блеск.
— Ступайте, завтра великий праздник. Завтра все закончится… — прошептал он, глядя уже на закрывшуюся дверь и вдруг, чему-то улыбнулся.
Следующий день, день Пасхи и весеннего равноденствия, позволил нескольким рыцарям, младшим офицерам и женщинам в конце церемонии праздника, быть принятыми в лоно христианской церкви. Сразу же, после окончания, Яков и трое совершенных тайно спустились в небольшое мрачное подземелье со всеми реликвиями и заготовленными длинными веревками.
Утром граф открыл ворота башни.
— Мы идем на костер. Наша вера истинна и непоколебима. Всевышний с нами!
Десятки костров заполыхали у подножия горы. К вечеру, от двухсот совершенных осталось только несколько кучек горячего пепла, который дымился всю ночь напролет…
В ночь, четверо, осторожно выбрались из укрытия и по отвесной скале спустились в лагерь крестоносцев. Осторожно пробираясь между спящими врагами, они словно тени растворились в ночном сумраке, загадав последующим поколениям странную и неразрешимую загадку…
— Плесни воды, — послышался неприятный голос откуда-то издалека. — Мне нужно знать, на каком уровне его способности. Что он вообще может. Боюсь потерять время зря, а оно так быстротечно.