Люди ведь тоже могут почти всё это чувствовать, но запираются дома, одеваются на улице, всюду прячутся от ощущений. Но у них то и нет другого выбора. Ментор мог пойти тем же путём, не создавать удивительно сложный механизм превращения людей в вереков и обратно, а придумать те же живые шкуры, этого бы точно хватило, чтобы прожить пару месяцев в Академии. Но нет, он выбрал странный и непростой путь. И теперь в мире есть множество людей, что вкусили первобытного существования. Кто-то не заметил разницы, кто-то не смог вернутся к прошлой, человеческой жизни, так и оставшись в Академии среди леса. А кто-то застрял на полпути, как они с Костей, как странные радоживцы, что добились права ходить среди людей в чуждом облике.
Была ли в этом всём некая задумка? Показать людям другую крайность, выбить из привычного существования, дать толчок? Похоже на то. Тогда целью ментора была не Академия, а именно радожив, нечто новое, податливое изменениям, ищущее своё место в жизни. Мог ли Ментор оказаться столь прозорлив?
Вдруг, правую лапу Татьяны пронзила боль, словно острая колючка впилась в подушечку пальца. Недовольно рыкнув, Таня подняла ногу — из подушечки торчал шип ключей проволоки. Сама проволока была аккуратно обкусана с двух сторон и загнута, видимо, чтобы шип не развалился. То есть, эта штука сделана специально и для обутой ноги она не страшна.
Татьяна когтями поддела шип и выдернула его. Рана тут же начала затягиваться, лишь выпустив капельку грязной крови. Не поднимая головы, Татьяна вьювом оглядела людей — прохожие не обращали внимания, только на другой стороне улицы возле дома за низенькими кустами стояли два подростка. Те самые, что ещё недавно смеялись, теперь молча рассматривали что-то важное в кустах. Татьяна пристально глянула на них, уже без вьюва, давая понять, что заметила. Они ехидной улыбкой показали зубы. Значит верно.
Они ведь наверняка шип ещё кому-нибудь подложат. Таня подняла его на уровень глаз. Мальчишки неотрывно смотрели. Положила шип на край бетонной чаши-клумбы и раскалила его добела. Через мгновение он расплылся бесформенной каплей.
Дойдя до конца квартала, Татьяна обернулась. Подростки притихли возле клумбы, тыкая проволокой в остывающую каплю. Они уже без улыбки смотрели в след Тане. Блин, у них ведь не один шип. Но может хоть задумаются. Попадётся им псих вроде вчерашнего и всё. Или не задумаются. Тоже хорошо, идиотов меньше будет. Последняя мысль отчего-то зло порадовала Таню, и вот эта вот радость уже испугала. Это же дети. Раньше с ней такого не было. Может она выгорает? Или это просто реакция на всеобщую ненависть, что исподволь, тайно прорывается в таких вот мелочах.
Наверное, если она будет в человеческом облике, то изменит своё отношение к людям. Хотя, жёлтая повязка, патрули… нет. Надо полностью маскироваться под обычного человека или онеля. Странно, что к онелям никто не придирается, а ведь у них тоже симбиот, они тоже, по сути, операторы, но вот люди относятся к ним, как к жертвам. Завтра надо будет в облике онеля в город выйти.
Перед Татьяной раскинулся искажённый урасом городской парк. Везде листва уже чуть желтела, а тут растения ещё не ощутили прихода осени. В стене зелени окружавшей парк виднелась тёмная нора — всё, что осталось от широкой аллеи. Самой эмки-ураса здесь уже не было, радоживцы убили его сменив на специальную эмку. Без неё бы парк, уже ставший единым организмом, быстро погиб, или его снова стал рассадником ураса.
14. Оборотень
Татьяна ступила в нору, пролегавшую чрез заросли. Под лапами бугрился асфальт оставшийся от дорожки, мешались толстые корни, шуршала листва и хрустели палые ветви. По боками из земли ветвились побеги, изгибались, переплетались, ползли в стороны и снова ныряли в землю. Стволы деревьев уродливо исказились, выпучились наростами, выбросившими лианы, что протянулись от дерева к дереву и связали исполинскую паутину. Тропу кто-то чистил — некоторые побеги были срублены, иные отведены эмкой. Там где проступала земля читались следы обуви и лап. Запах говорил, что ещё вчера тут были посетители, но сегодня она здесь первая.
Аллея закончилась очищенной площадью с вспученным от корней асфальтом, посреди которой возвышался памятник.
Из двухметрового украшенного барельефом чёрно основания высились две серебристые руки-колонны, что держали в ладонях герб города. В нижней трети руки соединялись кубом, украшенным угловатыми композициями по сторонам. Татьяна села на лавку и принялась разгадывать эти непонятные изображения на кубе.
Вскоре послышались шаги. Кто-то в обуви шел по следам Тани. Она проверила часы симбиота: до полудня еще несколько минут. Из норы появился низенький мужик лет сорока седой, коротко стриженный, с каким-то по детски открытым лицом. На нём висела мятая куртка РБМ, на рукаве — жёлтая повязка, значит ещё и оператор. Почему он в одиночку пришёл за Таней в парк? Патрули всегда с полицией. Следил? На секунду мелькнула идиотская мысль про маньяка. Нет, тут что-то другое. Может это Лёня замаскировался? Хм.
Эр-бэ-эм-овец подошёл к лавке, лениво козырнул. Вроде как честь отдал, с непокрытой-то головой. Ну и порядки там у них в РБМ.
— Пётр Иванов, лейтенант РМБ, — протянул он раскрытое удостоверение. — У меня к вам несколько вопросов. Пройдёмте в отделение.
Удостоверение по всему выглядело настоящим, боевым даже, из-за помятого угла и старого запаха крови. Таня принюхалась. Был ещё запах верека…
Вспомнилась ночь, разбитый уазик на боку, лужи воды, крови. Тот самый запах сбежавшего верека. Но там был и запах человеческой формы и он отличается.
Татьяна подняла недоумевающий взгляд на Петра, прятавшего удостоверение в карман. Неужели они его поймали? Нет, быть такого не может. Она задумчиво посмотрела на свои запылённые лапы, на грязные туфли лейтенанта, на его заляпанные джинсы.
Дождь был позавчера. В городе лужи высохли. И он даже не спросил документы, будто знал её.
Чуть наклонившись будто собираясь вставать, она потянула носом возле от Петра. В многоголосии пропитавших одежду ароматов, чуялся слабый запах села Осиново.
Слишком много совпадений.
Не сдержалась, задрала губу, чуть зарычала и ненавистно глянула на Петра. Он понял. Выхватил пистолет, и словно оттолкнулся им от воздуха — отпрянул, а дуло оказалось на его месте. Таня успела незаметно развернуть щит. Но что толку от него на таком расстоянии?
— Зови своего дружка, пусть лошадей ведёт, — сквозь зубы выплёвывал слова Пётр.
Таня медленно откинулась на спинку лавки. Так чуточку дальше. Он словно догадался:
— Не рыпайся, с-собака. Щит всё равно тебя не спасёт.
Она атаковала первой: эмка прошла вплотную к земле, поднялась вдоль ноги и ударила током в руку с пистолетом, и в солнечное сплетение. Не хотелось убивать сотрудника — настоящий он или нет, поди докажи потом.
Время встало. Таня уже видела, что ошиблась. Ток его не вырубил, мгновение и он выстрелит. Слишком близко! Щит не успеет затормозить пулю о воздух. Воздух? Точно! Петра словно потянули тысячи маленьких рук.
— Сучара! — дёрнулся Пётр.
Сильный ветер, поднимая пыль, листья подул в лицо Тане, вынудив прижать уши и прищуриться. Множество невидимых эмок держали Петра за одержу, волосы, кожу и тащили его прочь к памятнику, отбрасывая назад воздух.
Пистолет выругался пламенем. Пуля укусила Таню в левое плечо. Последним рывком Петра швырнуло о монумент. Пока Пётр вставал, искал что-то в траве, Татьяна пыталась сообразить, рана мешалась, не давала сосредоточится. У него щит, надо сначала пробить его. Она выпустила двойной заряд, дважды мигнул щит Петра. Чёрт!