“Это онель”, — сообщил по радио Константин, указывая копыта в спец-ботинке.
“Ага, у него мало шо имуннтитет, так ещё и сетка в фарадке толще чем обычно, мелким зарядом не прожжёшь. Первого я со злости сразу вырубила, а на втором уже поостыла: сэкономила. Ну ты слышал”, — скривилась Таня.
Точки пуль ненадолго зависали перед окном на фоне неба, а потом сыпались вниз. Щит висел внушительной полусферой за окном. Хорошо она на него потратилась. Вдоль стеночки Татьяна прошла к окну и легонько перебросила гранату через подоконник рядом с торчавшей лестницей.
“Ты не договорила”, — напомнил Константин.
Под окном раздался взрыв. Лестница исчезла.
“Щас всё иначе. Они там сидят и стреляют по нам, как в тире. Чувствую себя мишенью”.
Таня замолчала, глядя на дым, поднимавшийся снизу.
“Достать я их не могу”, — продолжала она. — “Не могла. Теперь они сами ко мне пришли и принесли оружие”.
Серов кивнул. Перед ним стояла та самая Татьяна, что он хорошо знал. Думал, что хорошо знал. Он ухмыльнулся. Таня посмотрела, как он поверх светлой рубашки одевал чужую разгрузку, и задумчиво глянула на лежавшего в комнате бойца.
“Серовы, что там у вас?” — спросил Зоркий.
“Дмитрий Олегович, у нас две попытки прорыва со стороны улицы Советской. Предотвращены. С их стороны, минимум, двое погибших. У нас потерь нет”, — отчитался Константин.
“Хорошо”, — отозвался Зоркий. — “Проверьте крышу, возможно, поднялись через пожарную лестницу.”
“Принято”, — оветил Серов.
Он отправил вьюва во двор. Тот завис над блестящей в лучах закатного солнца крышей. Передавал картину четырёхэтажного Г-образного управления фесмаба, которое занимало юго-западный угол перекрёстка Советской и Чапаева. Серов находился в восточном крыле, что тянулось вдоль Советской. Вдоль Чапаева находилось северное крыло, к нему примыкала двухэтажка, занявшая остальной квартал до улицы Мира.
Во дворе седыми остовами догорали машины сотрудников, испуская светлый дымок. Со стороны Чапаева, примерно там, где был главный вход, поднимался столб чёрного дыма. На крыше нигде не было видно посторонних.
Ощупывая вьювом пространство перед собой, Таня с сайгой на изготовку шла по чердаку. Костя беззвучно ступал позади, Таня чуяла его лишь по запаху. Пыльный сумрак пронзали почти горизонтальные лучи солнца из пулевых отверстий в кровле. Приглушённый шум боя с улицы, тяжёлый прогретый за день воздух, запахи пороха и птичьего помёта. Изредка, с гулким звоном появлялся ещё один луч — Татьяна непроизвольно вздрагивала, хоть и прикрывалась экраном.
Её ноздрей коснулся отчётливый запах свежей крови онеля. Где-то неподалёку раненный враг. Она провела наблюдателя дальше. За колонной на спине лежал боец, лицо скрывал подшлемник, так что виднелись только испуганные глаза — и так больше человеческих, сейчас они казались просто огромными. Второй, скрытый фарадкой, суетился над ним, пытаясь бинтом остановить кровь из раны в груди. Может не убивать — возникло сомнение. Второй насторожился, обернулся, уставившись точно на монитор. Глянув на ноги, Таня сообразила: это тоже онель, он почуял излучение передатчика монитора.
Оба бойца схватили оружие. Таня упала и прикрылась щитом. Боец выпрыгнул из-за колонны и, стреляя наугад, побежал к следующей. Вьюв смотрел, как онель нервно пытается воткнуть новый рожок в сайгу. Таня обернулась: Костя с колена выцеливал бойца. Тот вдруг замер, перед его шлемом слабо замерцала эмка, обычно невидимая. Боец начал панически тереть защитные очки, а они быстро мутнели и сыпали белую пыль, словно их кто-то шлифовал. Он неосторожно высунулся из-за колонны. Раздался выстрел. Словно от подзатыльника, боец резко завалился вперёд и затих, уткнувшись шлемом в пол.
Через вьюва Таня увидела, что раненый сидит, опираясь на колонну. Сайгу и нож он отбросил в сторону. Опасности нет.
Таня подошла. Огромные светло-карие зрачки глядели со злобой. Онель стянул с головы подшлемник, открыв своё лицо, хоть оно и было покрыто светлой шерстью, но выглядело почти человеческим. Чуть выдавались челюсти, по звериному плоский тёмный нос. Всклокоченные волосы, подвижные острые уши.
Татьяна привыкла уже к лицам онелей, и может даже назвала бы его симпатичным. Но этот взгляд и приподнятая в оскале тонкая верхняя губа, оголявшая человеческие зубы.
— Чё, маги позорные, пытать будете? — выплюнул он слова.
— А чё, есть смысл? — передразнила его Таня.
— Ну, типа, сколько у нас бойцов, и нахрена мы сюда забрались, — не смутился онель.
— Блин, — Татьяна подкатила глаза. — Да какая нам нахрен разница сколько вас там на улице. И так видно, что не перестреляем. А сюда вы забрались чтобы разведать, прикрыт ли этот путь. Но тебя шваркнуло пулей от своих, а подмогу вы не вызвали, потому шо никто из вас не допёр, шо через железную крышу ваша “телепатия” работает фигово, ибо это нихрена не магия, а тупо электромагнитные волны. Верно?
— Да, — смутился боец. — Тогда пристрели меня.
— Вали.
— Чё? — захлопал он глазами.
— Вали отсюдова. Сайга и рожки останутся здесь, а сам вали, — объяснила Таня.
— Ты чо? Сначала меня превратили в урода, а теперь стебётесь?