Урла увела дочку и, поникши, произнесла:
— Никто не научит. Ты дитя. Но не торопись взрослеть, Ягада. Взрослые девы — вещь, которая принадлежит государству. А у вещей нет желаний. Ты должна измениться, когда вырастишь, чтобы превратиться в вещь с определенной функцией.
Горесть в голосе и тоскливая неизбежность пока только припугнули девушку, но эти слова она услышит не раз.
Доспехи проклацали по двери. Стук не оборвал голоса, но стены их приглушали. Бубнёшь просачивался сквозь щели, а его семена, крапинки спор, припоминали ячейки мозга. Кораг уловил голос Арагонды, его надменную интонацию и повелительный тон, аккуратно вошел.
Повелитель вальяжно раскинулся на кресле и лицезрел молодого советника надменно, как бог озирает ребенка, которому предстоит только прикоснуться к тайнам его замысла. Пусть и скрытно, но все же Арагонда терпел его лепет понимающе. Потому как повелитель с печалью видел, что глаза Варфоломея замылены не только алым сияньем, но и сильнейшей образованностью. Оно докучало. Повелитель в каждый беседе сознавал, что исписанные листы в мозгу советника придётся замазывать, очищать и переписывать. Тратить время не хотелось, но Арагонда видел в такой канцелярщине потенциал. И он до безумия желал глянуть на будущего Варфоломея.
— Простите, но, боюсь, изменять пространство — это не водород и кислород программировать, — протрепетал советник, услышал хлопок двери, вздрогнул и локтем задел левитирующий глобус на столе.
Шар резко упал и вкось прилип к электромагнитной подставке. Варфоломей только повел бровью и коротко глянул. Его сейчас заботил один лишь повелитель, на которого минуту назад алые глаза смотрели с восхищением. Теперь бурые волосы у рога дыбились. Хотя Варфоломей искренне верил, что владыка с ним играется и специально покрывает слова мантией, которую он должен снять, либо подсмотреть под неё. Просто иная мысль могла утянуть советника в вечную тоску.
— А игры с ванадием — экзотика! — добавил следом. — До сих пор не могу понять, как металлические детали усиливают свою структуру, крепчают от механических воздействий? Как же вы учудили такое!
А "Орден белых королей" до сих пор не осознает, как искусственные квантовые программы компенсируют удары и воссоздают устойчивую решётку в броне. Если я им скажу: энергия деформации служит упрочнению, а законы природы изменяются велением. То услышу "немыслимо"! — вдруг произнес собеседник пораженно и практически шёпотом. Затем он продолжил скороговорить в том же воодушевление. — Но всё же "Орден" смог добыть образцы. Меня это пугает.
Пусть на залежах враг видел, что меч рассекает доспехи. То, что магнитное лезвие разрушают программу ванадия, отталкивает атомы, изменяет структуру решётки — это обыденность. Её наблюдают на всех веществах. Но враг заметил и то, как удар молнии искажает и временно нарушает работу программ. Поэтому наши войны теперь пробуют на вкус разряды электричества!
Тут Кораг мысленно согласился. Сердце ёжилось при мысли о турелях, которые сжигают доспехи до вонючего металлолома. В последнее время Кораг сталкивался с ними не единожды. Рыцарь даже заново ощутил миг, когда дуга испускает лишние электроны, посылает команды от шлема по экзоскелету брони. Тело ноет в агонии, легкие сжимаются, а разум неистовствует, пока доспехи программируют беспорядочные электроны в токе. Этот опыт Корог никогда не забудет, как и мысль, что программы ванадия могут не выдержать многократного попадания, перегрузки хаоса.
— Вам стоило меня послушать, — проговаривал советник, пусть и дерзко, но весь трепетно, — нападать на залежи — плохая идея!
— Рано или поздно, враг нашел бы слабость программируемого ванадия, — упрекал Арагонда, в интонации Кораг чувствовал, что повелителю возглас казался пустым и не по существу. — Так что хватит лаять! Ты хоть ещё помнишь, для чего я пришёл? — повысил повелитель тон. — Или продолжишь менять тему?
Под губами Варфоломея сгорбилось родимое пятно. Глициновая кожа будто посинела.
— Наши специалисты разбираются в чертежах, но я сомневаюсь, что прототип будет готов в ближайшие годы. За симуляцию мы принялись. Но эти записи, — поник вдруг советник. — Прошу, скажите, чем же вас не устраивала старая модель гравитации? Наши расчеты делали вполне точные прогнозы.
— А они хоть раз смогли предсказать, как поведёт себя один гравитон? Ваши расчеты смогли повлиять на ткань космоса?
— Д… — тявкнул Варфоломей и приструнил свой пыл. — Такое не возможно!
— Я хочу симуляцию ткани Вселенной по мельчайшим частицам, — поведал владыка твердо и бескомпромиссно.
— Но повелитель, — чуть ли не пищал советник. — По записям никто не смог понять, какую модель вы хотите.
Кожа Варфоломея побледнела. Родимые пятна побелели на глазах.
— Если симуляцию построить на мой вкус, то гравитацию можно превратить в кисель. Чем гуще, тем аппетитнее. И можешь добавить чуть больше сахара. Не экономь на углеводах.
— Прошу, не шутите!
Тогда повелитель гоготнул в фильтр и продолжил:
— Хочешь, я придумаю другую аналогию? Представь нечто подобное электролиту. Пусти по нему ток и играйся с частицами, — подчеркнул Арагонда в конце, а затем отвлеченно прошептал. — Только учти: жижа под электромагнитным полем должна вращаться. Если нет, то будет нужен другой бульон.
— Как всё это связано с симуляцией гравитации? — рявкнул советник и торкнул, когда осознал свой тон.
— Ты прав. Думаешь, электролизу стоит томиться в хладагенте?
Варфоломей натужено завопил, а Арагонда непринужденно спросил:
— Не думал, как быть симуляции, если бы простуженный хладагент приравняли к электролиту, где течет скопление анода и катода — объекты массы, создающие смерч? Логично, что они творят тепло. Но что если некоторые скопятся и создадут "солнце" и "планеты" со своим электромагнитным полем? Самый массивный солнечный сгусток создает дыру, потому что хладагент тает в сингулярности. Однако хладагентный пар можно конденсировать обратно и снова превращать в жидкий хладагент.
Хм, значит, будет форма шара — кругооборот.
— Не понимаю, — простонал Варфоломей. — Что за пристуженный хладагент, который ещё и электролит!