— О-о, очень большая, — утвердил Варфоломей.
— Что ж, скажу иначе. Я ввёл такое понятие из-за мысли: может именно из-за гравитона возникает центростремительная сила? Она, как огрызок, остается, когда отправляют посредников центробежкой. Итог — якобы усиленная ткань.
— С чего вдруг недостаток кода создает сильные частицы? Что за посредник?
— Всё не понимаешь? — уточнил Арагонда с забавой, на что Варфоломей виновато покачал головой. — Что ж вспомни болезни. Организм заражается, когда на него действует вирус. В гравитации ткань космоса подхватывает болезнь от слабых частиц. При постоянной атаке тело вырабатывает иммунитет и становится сильней. Сильная связь у гравитонов — такое же последствие, где белки иммунитета — посредники из центробежной силы.
— Да-а, — гаркнул советник, — пример сути не меняет. Интересно, чем болезни гравитации зависят от трения?
— О, ты заинтересован? Ну, хоть что-то.
Советник тсыкнул на грубость, но принял её, как очередную замашку повелителя. Тогда Арагонда сразил новой причудой.
— Знаешь, силовые магнитные линии мне напоминают лепестки.
Варфоломей сморщился, будто представляя, почувствовал, как жжёт в животе.
— Они растут от центра, неистово стремиться от него, тянутся к космосу, касаясь гравитации. Как бы ты не хотел, но все лепестки оставляют центр и идут на волю, касаясь воздуха. Магнитная линия всегда привязана к гравитации, к зоне искривления. Потому важен угол трения.
— Чую, ваше трение приживется, только если найти, где его применить.
— Поэтому я хотел установить сканеры на корабле. Благодаря углу трения можно предугадать программу искажения гравитации, подловить посыльных поля масс. Угол трения — показатель. Он и наложение кода двух объектов помогают, например, создать путь, когда планеты двигаются вокруг светила.
По сути, угол трения будет важен для расчета и прогноза, потому что ты пока не нашел мою частицу, — съязвил повелитель. Варфоломей тихонько прорычал. — Сейчас же вычисления похожи на… угадайку. Всё потому что процесс для нас вероятен или даже непредсказуем. Когда частица себя рассекретит, то тело ткани будет читаться, как будто на бумаге появятся чернила.
— Вы так в этом уверены? — протянул Варфоломей без энтузиазма.
— Не сомневаюсь. Я уже представляю вероятную картину. К примеру, — произнес Ар торжественно и сделал паузу. — Мы будем видеть сам процесс. То, как ткань начинает вращаться и углубляться. Причем я представляю водоворот.
Возьми свою чашку с настойкой. Начни её вращать. Сам знаешь, что в центре появиться впадина, а пальцы почувствуют, как стакан тяжелеет, будто на стенки давит вода. А на глазах прелесть: вращение будто создает смерч, углубляется в центр.
— Она пуста, — утвердил Варфоломей с улыбкой нашкодившего ребенка.
— Не суть, — изрек владыка сухо.
— Но зачем гравитонам или космитонам вращаться? — снова влез в их беседу Иридий. Он будто демонстративно хотел показать Арагонде, что сидит в этой комнате, что существует, что тоже требует с повелителя доказательств.
— Там начинается буря, галдёж и вой толпы. Своеобразный базар. Он — доказательство того, что вычислительный процесс начинает работать, — говорил Арагонда, но даже не поворачивал на сына шлем.
— Водоворот значит? Хм, а что на дне? — поинтересовался Варфоломей.
— На дне зоны искривления? Я бы сказал точка искривления.
Иридий посмеялся неотразимости простой логики. Варфоломей не мог не улыбнуться.
— Потому различай зону и точку искривления. Точка покажет код, над которым будет парить или левитировать объект с массой. Думаю, именно в точке искривления посыльные проходят обработку и создаются посредники, а касательная или угол трения как раз покажут код, который будет распространять объект массы.
Тогда Варфоломей решил уточнить:
— В итоге зона искривления утопает в гравитационной яме, потому что её гнетет масса данных. Посредники будут рваться оттуда, как вода из переполненной бочки. Волна посредников нахлынула, переполнила зону, а потому лезет вширь, чтобы распределить код.
— Всё же пошел в моряки? — вновь намекнул Арагонда, почему-то Варфоломей спокойно отреагировал. — Кстати, забыл. Когда говорим о яме, ты же понимаешь, что это метафора?
— В смысле? — спросил он и разинул рот.
— Когда-нибудь видел яму в море?
— Понятно. Потому мы говорили про водоворот и дно? Вы хотите сказать, что мы плаваем в космитонах.