Они стояли на перроне, посреди толпы. Кристина была в черном простом платье, а он под покровом скрывающих чар. Его разыскивали обе враждующие стороны. Шнырявшие по перрону маги в боевых мантиях определенно высматривали его, как и незаметные шпионы Йорвига. Алан печально улыбался, с любовью разглядывая свою Кристину. Он хотел запомнить её именно такой: просто стоящей напротив, сцепившей руки в замок, с белой кожей, блестящими от слез глазами и разметавшимися по плечам темными кудрями. У ног сидела черная дикая кошка, необычайно редкая и верная своей хозяйке. Он не знал, увидит ли еще дочь, но всегда будет рядом с ней, даже после смерти, даже если его не будут отпускать демоны, он выцарапается из их когтей, чтобы быть ангелом для нее.
Кристина вновь заплакала. Алан видел, как ей хочется броситься в его объятья, даже несмотря на долгое прощание дома. Но сейчас нельзя. Мужчина поцеловал кончики своих пальцев собрал ими слезы с её щёк. Она улыбнулась ему, будто видела, разрушая преграду колдовства.
— Я люблю тебя. Будь счастлива, малышка, — целуя её зарёванное лицо, сказал Алан.
Ему вдруг стало весело, несмотря на давящую боль в груди. Интересно, как выглядит её личико для окружающих, покрываемое его невидимыми поцелуями. Он улыбнулся своим мыслям.
— Иди, милая, а то поезд уйдет без тебя…
— Я люблю тебя, папа. Обещай выжить. Обещай, что я тебя увижу, — шептала она.
— Иди, доченька.
Кусая губы, она отступила. Взяла сумку, рюкзак и, пятясь, все ещё пытаясь разглядеть своего невидимого отца, направилась к вагону. Паровоз протяжным гудком оповестил об отбытии. Еще раз, послав воздушный поцелуй в пустоту, Кристина отвернулась и вскочила в уже тронувшийся поезд. Риса запрыгнула следом.
Алан видел, как его дочь приникает то к одному окну, то к другому, поразительно точно находя его взглядом. Набирая скорость, паровоз увозил девушку во враждебную, ставшую для неё опасной академию. Предательские слезы, сдерживаемые столько времени, и отчаянно бьющееся сердце истязали Алана не из-за опасности, грозящей Кристине, а из-за уверенности, что он больше никогда её не увидит.
6.1
Обычно, будни факультета аномальной магии начинались спокойно. Первые пару дней ребята обсуждали события прошедшей недели, водружая на доску почета фотографию самого деятельного студента, сумевшего вытворить нечто такое, что заметила вся академия, но не разгадала администрация. Чаще всего там висела небольшая фотокарточка с изображением довольной физиономии Геры Шептуна, отпечатанная еще, когда он был первокурсником. Собственно, тогда же он и заработал своё прозвище.
По сей день новичков пугают «страшилками» из прошлого. Одной из них являлась история о двух студентках, отправившихся посреди ночи купаться голышом в Темном озере. Девушек спасли лишь благодаря зачарованной лестнице. Едва они ступили на светящиеся ступени, сторожевые получили сигнал о нарушении и направились выяснять подробности.
Лилу Эрлик вытащили практически сразу, вода едва достигла ей груди. А вот ее сестре Ринале повезло меньше. Вместо того, чтобы спокойно зайти в озеро, она в него нырнула, практически обнуляя свои шансы на выживание. Почти две недели пролежав без сознания, ученица факультета целительства проснулась с нарушенными слухом и зрением. Кроме того, она не могла проговорить и десяти слов без заикания.
Мастеру Смертову не удалось вычислить колдуна, сотворившего подобное с девушками — магия озера стерла все отпечатки — но обе они говорили, что слышали голос у себя в голове, нашептывающий приказы, которые не выполнить было невозможно. Он настойчиво твердил им проснуться, встать с кроватей, раздеться, выйти из замка и окунуться в Темное.
Тогда дело едва не закончилось судом, но родителей девушек убедили в несчастном случае. Риналу забрали в больницу, руководство академии оплатило ее лечение и, вроде как, все у нее вернулось в прежнее состояние, но в замке она больше не появилась. Лила же продолжила обучение и сейчас писала выпускную работу на тему ментальной защиты от магических аномалий. Хоть доказать причастность кого-либо из студентов так и не удалось, в узких кругах прекрасно знали, чьих рук колдовство над сестрами Эрлик.
А на факультете аномальной магии и вовсе в тот вечер чествовали своего героя. Нужно сказать, чувство юмора у этих людей весьма и весьма специфично. Грань между смехом и реальным причинением вреда практически отсутствовала: если жертва не умерла — шутка удалась. Да и вообще, чародеи с отклонениями или же с «Дарами», как они сами любили говорить, без всяких преувеличений считались опасными. По этой причине, каждый курс был разбит не подгруппы в три-четыре человека, над которыми утверждался староста из лучших студентов основного факультета. Всего в академии их было три: основной, аномальной магии, целительства. Последний ввели сравнительно недавно (если быть точным, семнадцать лет назад), как только начались осложнения с аномальниками.
Так вот, начинали «соревнования» эти ребята ближе к выходным. Первые же дни отводились на чествование лучшего из лучших и планирование очередных заходов. Как ни странно, что бы не предпринимали преподаватели во главе с ректором, искоренить подобные выходки было невозможно. Они словно те одуванчики или настырные плющи пролезали даже сквозь самый крепкий камень запретов и наказаний.
Сегодня же с самого утра привычная система дала сбой. Мало того, что вешать на почетный стенд было некого, так еще и вместо первой пары поставили никому ненужное собрание со старостами. На последнем этаже самой высокой башни, в просторной аудитории с застекленным потолком собралось двадцать восемь человек — полный состав скандального факультета. Кто-то тихонько переговаривался, кто-то, прикрыв лица раскрытыми учебниками, досматривал прерванные сны, но большая часть развалились на стульях и, позёвывая, недовольно друг на друга зыркали.
— За кого они вообще нас тут держат? — возмутился белобрысый худощавый паренёк с беспокойными водянистыми глазами. Он был новичком в замке, но уже успел проесть плеши «старичкам» частыми вопросами и постоянным недовольством. — Поселили на отшибе в заброшенном крыле, выдали огроменный список запретов, да еще и надзирателя приставить собираются? Если б только мой отец узнал…
— Ой, уймись уже! — гаркнул с противоположного края стола Геральд Холд. — Принимают нас за опасных колдунов и правильно делают. А твой дрожащий папочка, скорее всего ныкается, удирая перебежками от Ловчих, да Патрульщиков. Иначе, какого Лешего тут делает твоя задница?
Первокурсник распахнул рот для ответа, но его опередили коротким смешком:
— Да брось, Шептун, не все тут ищут укрытия. Тебе, конечно, сложно сопоставить академию с учёбой, но большинство здесь именно для этого и собрались.
— Скорее всего будут представлять старост для первачей, — встрял кто-то третий. — И по группам распределят. Больше нет причин для подобных сборов. Пока что.
Железная узорчатая дверь с грохотом распахнулась и все назревающие конфликты разом отсек стремительный шаг мрачного седого мужчины в белой, наглухо застегнутой мантии. Он был не стар и не молод, внешность его казалось подернутой колдовской дымкой: лицо без единой морщинки, длинные волосы, черные провалы глаз, надменный изгиб губ. Человек с весьма скверным характером и не менее отвратительным Даром — некромантией. Подобных колдунов практически не встретить, потому и считалась эта сторона магии аномальным отклонением. Его пригласили на место декана два года назад, после «побега» Алана Селвина.
Следом торопились двое с эмблемами основного факультета, вышитыми слева на мантии: розовощекая «пышечка» с длинной косичкой и очень высокий, сгорбившийся юноша, сосредоточенный и бледный.
Позже в комнату влетел запыхавшийся Рафат Зелинг, немного разрядив напряженную обстановку своим до комичности высоким голосом.
— Прошу прощения, профессор Хисс! Я задержался у мистера Фельна… Он определился с третьим старостой. Вот! — Рафат приблизился ко все это время неподвижно стоявшему колдуну и протянул ему маленький свиток.
Секунду помедлив, некромант принял пергамент, развернул его и скользнул глазами по строчкам. Брови в изумлении взлетели вверх.
— Ты ничего, случаем, не перепутал?
— Нет конечно!