— Будьте уверены, вам понравится. Из комнаты открывается потрясающий вид на лес, к тому же комната находится во флигеле и соседи вам не помешают. Там же имеется интернет, кабельное телевидение, джакузи, отдельный санузел…
Ничего себе! Мое удивление с каждым перечислением все больше нарастает.
— Ты что президентский номер снял, что ли? — Шепчу я Оденкирку.
— Нет. Всего лишь для новобрачных.
— Чего? — Я резко останавливаюсь, чем сильно удивляю метрдотеля и Оденкирка. Я оглядываюсь на обслуживающего нас мужчину в поисках ответа.
— Да, миссис, наша гостиница имеет французского шеф-повара, вы не ослышались.
Но не успеваю я и рта открыть, как Оденкирк, обходит меня и начинает толкать вперед со словами:
— Моя жена обожает французскую кухню. Голову теряет от одного запаха французской булки.
Я же яростно шепчу Оденкирку на ухо:
— Твое счастье, что я потеряла магию, иначе свернутой шеей ты бы не отделался.
Рэйнольд оборачивается и, улыбаясь, громко говорит:
— Да, любимая, думаю, круассаны у них есть.
Я прослеживаю взглядом и вижу озадаченного метрдотеля, который, кажется, понял, что между «молодыми» идет какая-то нестыковка. Черт! Не к добру, что он заметил это. Поэтому я натягиваю улыбку и сладко произношу:
— Обожаю круассаны! Особенно с шоколадом.
Метрдотель тут же расцветает на глазах, будто я отвесила самый лучший комплимент в жизни:
— Тогда вы будете в восторге от нашего шеф-повара! Вы обязательно должны попробовать его десерты. А какие у него трюфеля!
— Не надо трюфелей! У нее на них аллергия. — Теперь уже Оденкирк ведет себя странно, неожиданно зарычав на обслуживающего.
— Да, знаете, слишком много масла, шоколада, или что они туда кладут в эти конфеты… — Я невнятно пытаюсь исправить положение. Все замолкают, ощущая неловкость ситуации.
— А вот и ваш номер! — Снова зажегся своей профессиональной улыбкой метрдотель, подводя нас к номеру. Он открывает дверь и нам предстает уютный номер в бело-голубой гамме. Мило.
— Спасибо. — Рэйнольд забирает ключ и пропускает меня вперед себя.
Оказавшись в номере, я чувствую себя сбитой с толку. Широченная кровать злит и манит меня: я очень устала, но мысль, что рядом будет храпеть этот противный Инквизитор, сводит на нет всю радость.
— Почему именно один номер? Почему нельзя было хотя бы с раздельными кроватями?
— Потому что есть такое правило: держаться вместе. Других номеров на двоих у них не было. Тут приехала какая-то актерская труппа и заняла все номера с раздельными кроватями. — Я слежу, как он, пока говорит, аккуратно сыпет соль у порога.
Тяжело вздохнув, начинаю раздеваться: скидываю обувь, рюкзак и куртку — прохожу к кровати и плюхаюсь на нее, ощущая мягкость и упругость матраца. Блаженство! Рай на земле.
— Сейчас бы тортика… шоколадного.
— У тебя теперь аллергия на шоколад по легенде. — Доносится противный голос Оденкирка.
— Твою мать! Вот дернуло тебе сказать, что трюфель не люблю. А я, между прочим, люблю шоколад!
Я слышу, как шуршит куртка Рэя, как он разувается, и его шаги становятся почти бесшумными на ковре. Закрыв глаза, лежу и обдумываю свое положение: я вляпалась по самое не балуйся. А вдруг ничего не выйдет? Вдруг всё бесполезно и я зря только подставилась? Ведь меня же убьют, если поймают. Или сделают что-то… Перед глазами всплывает лицо Кевина, его взгляд карих глаз — грустный и нежный. А как он улыбался! Как целовал! Я вспоминаю, как он любил играться с моими волосами: он даже научился мне заплетать косу, когда смотрели какой-то фильм. Где он? Знает ли Оденкирк? Меня так и подмывает спросить: Кевин в Саббате? Почему не пытался связаться со мной? Бросил? Или ему стерли воспоминания обо мне? Но Рэй же помнит Мелани, он как-то вернул себе воспоминания! Дьявол! Как же хочется спросить, но так страшно услышать ответ. Особенно тот, где: «Он просто сбежал. Жив, здоров, живет в Саббате. Нет, Варя, он помнит тебя. Да, он знает, что ты беременна».
— Оденкирк?
— Что? — Я поворачиваю голову в его сторону и открываю глаза: он сидит в кресле и, низко склонившись над кофейным столиком в неудобной позе, что-то отмечает на карте.