— Несмеяна я, дочь Гороха, — торопливо принялась объяснять девица. — Глухомань ищу…
— Царевна? — недоверчиво сморщился Соловей. — Вась, обнюхай-ка ее, может, опять колдовство какое?
Как собаке приказал… В другой раз сама бы разбойнику дубину об голову поломала, но сейчас — прав он. Обойдя девицу, втянула носом прохладный воздух. Кончик тут же занемел, но кроме человеческого духа ничего не учуяла. Ни намека на ворожбу.
— Вроде не несет чарами.
— Правду говорю — Несмеяна я, дочка государева. Беда у нас.
— Какая беда? — глядя на раскрасневшиеся круглые щеки девицы, понимала — не врет.
— Ой, беда-а-а! — затянула она, ухватившись за пышную грудь. — Царь у Рускалы теперича ненастоящий!
— Ты что такое несешь? — Соловей вздернул брови.
— А то и несу! — упрямо подтвердила Несмеяна. — Нынче на троне Кышек сидит в папкином обличье. Вот этими вот глазами видала, — она захлопала ресницами.
— А где Горох? Потап где? — я старалась сохранить остатки спокойствия.
— Потапа изловили, в темницы отправили. Думала, отец за нашу любовь наказать решил, пошла разбираться. В щелочку подглядела, как оборотень этот превратился… Папа тоже в темнице, — Несмеяна звучно хлюпнула носом, еле сдерживая слезы.
— Сюда как умудрилась добраться? — разбойник явно не спешил доверять девушке.
— Так на коне, — пожала плечами царевна. — С Потапом тайком повидалась, он отправил в Темный лес к Яге. Насилу нашла ведьму — лихо спряталась. А уж она-то меня в Глухомань послала, клубочек дала. По нему и добралась.
— Конь где? — не унимался Соловей.
— Тут недалече в болото угодили, конь утоп, а я с горем пополам выбралась.
Вопросы у молодца наконец-то закончились. Переглянулись с ним, повздыхали нерешительно, да делать нечего — нужно к Малуше царевну Несмеяну вести.
Пока я устраивала найтмару ночлег, Соловей помчался за ведьмой. Несмеяна так испереживалась, так умаялась с дороги, что, умывшись и получив чистую одежу, натянула простую рубаху не по размеру — бровью не повела.
Найтмар выпил три ведра воды, хорошенько поужинал овсом и задремал в сарае. Ох, бедняга-бедняга. Хотела откормить, поправить, чтобы шкура заблестела, бока округлились… Сердце чуяло — придется уходить, а вернемся или нет, сам черт не ведает.
— Василиса, ты где? — грубоватый голос царевны прокатился по двору. — Мне одной страшно.
— Странная ты, — я выглянула из сарая, — в путь-дорогу одной не боязно, а в избе у печи трусишь.
— Я смелая, — смутилась девица, — но сердце не на месте.
— И у меня не на месте.
Нисколько не слукавила. Как услыхала, что Кышек трон занял, так и не могла окаянное в груди унять. То в жар бросит, то в холод. Он же теперь всю Рускалу вверх дном перевернет, не успокоится, пока заклятье Вечности не сыщет.
— Ты, значит, пряничек нашего Потапа? — чтобы отвлечься, принялась ворожить кашу на ужин — на большее настроения нет.
— Это он так меня назвал? — царевна заметно засмущалась.
— Он, кто же еще? — улыбнулась я. — Разве сам тебе не говорил?
— Он больше молчит, когда видимся, а теперь и вовсе в темницу угодил, — помрачнела она.
— За что его туда?
— Кабы я знала! — Несмеяна закрыла пухлыми ладонями лицо.
Во рту пересохло, в голове застучало, а каша в горшке запахла горелым. Скорее вытряхнула в миску неудавшийся ужин и тяжело вздохнула. С таким настроением к столу и подходить не стоит.