— Милорд! — ахнула мать Беатриса. — Что я от вас слышу?!
— Да не беспокойтесь вы, матушка, — маркграф вытянул шею, пытаясь рассмотреть меня. — Жен мне и так хватает, а вот цитатника нет. Вам же он ни к чему — всем известно, что вы прекрасно знаете священное Писание. А?
Младший брат опять обидно засмеялся. Я не видела лица настоятельницы, но прекрасно чувствовала ее гнев. Выучить Писание наизусть — труд еще тот. Это мне все дается легко, а некоторые и после десяти лет в монастыре читают службу по книге.
Сердце мое бешено стучало, и я вцепилась в спинку кресла, чтобы не упасть. Права была мать Беатриса, советуя не высовываться. Зачем надо было умничать и дергать дракона за хвост?
— Вы не можете забрать Виенн, — теперь голос настоятельницы дрожал уже заметно для всех. — Монастыри под защитой короля. Он не позволит, чтобы вы забрали и обесчестили монахиню…
— Я и не собираюсь обесчещивать монахинь, — успокоил ее маркграф. — Иначе про меня так и будут говорить потомки: это тот, который обесчестил монахиню!
Его люди захохотали, оценив шутку, а мне было вовсе не смешно. Как и матери-настоятельнице.
— Король не позволит, — сказала она уже тверже, и я мысленно поблагодарила ее.
— Ваша Виенн — не монахиня, — сказал дракон и хмыкнул. — У нее накрашены глаза.
Я невольно прижала ладони к лицу, закрывая глаза. Жженая пробка. За три года в монастыре я так и не отвыкла от этой привычки — подводить глаза, как и расчесывать волосы каждое утро. Сначала на меня ругались, но потом смирились. Ведь я и в самом деле не была монахиней.
— Девушка еще не приняла постриг, — нехотя согласилась мать Беатриса, — но она готовит себя к божественному служению…
— Но еще не приняла. Значит, никаких нарушений закона не будет, — дракон подпер голову рукой, посмотрев искоса. — Да бросьте упираться, матушка. С учетом того, что она — действительно, девушка, сколько вы за нее хотите?
— Сколько хочу?! — настоятельница всплеснула руками. — Да за кого вы меня принимаете, милорд? Это дом молитвы, а не…
— Скажем, сто золотых? — предложил маркграф. — Я собирался посетить еще и монастырь Святого Сердца, но вполне могу развернуться и отправиться домой. Без ста золотых, но с малюткой Виенн.
— Милорд!
— Мой брат не любит просить дважды, — заметил Дилан, ковыряя вилкой в острых белых зубах. — Второй раз он требует, а на третий берет. Ловите момент, матушка, иначе заберет ее даром, и вы останетесь ни с чем.
— Двести, — сказал маркграф.
— Я очень к ней привязана, — сказала настоятельница деловито, и сердце мое сжалось.
Я уже знала этот тон — так мать Беатриса обсуждала стоимость повозок с дровами и сушеной рыбой. Неужели… неужели… Для меня небо и земля поменялись местами, а эти двое продолжали торговаться, будто я не стояла в шаге от них.
— Двести пятьдесят — окончательная цена, — дракон пристукнул ладонью по столу.
— Святому сердцу вы хотели пожертвовать сто золотых, — напомнила настоятельница, — и хотите забрать мое сердце всего за двести пятьдесят?
— Во сколько вы оцениваете свое сердце? Назовите цену?
— Пятьсот, — спокойно ответила мать-настоятельница.
— Похоже, ты покупаешь принцессу, а не монашку, — подначил брата Дилан.
— Да как вы можете! — я обрела, наконец, дар речи. — Я не принадлежу монастырю! А вы, милорд, — я смело посмотрела в драконьи глаза, — не можете меня купить! Я — свободная женщина, и по Правде короля Рихтера…
— Тебя может продать только король, — закончил фразу дракон. — Но припомни-ка последний пункт в этом параграфе? Сможешь?
— Если свободный, полусвободный или благородный, — начала я текст наизусть, — попросит помощи в монастыре, и помощь будет предоставлена, то король над ним не властен, а властен… — я замолчала.
— Ну? — с удовольствием спросил дракон. — Мне продолжить? «А властен только настоятель или настоятельница, и лишь они распоряжаются его судьбой, платят виру за проступок или предают светскому суду». Так что и тут мы не преступим закон.
— Зачем я вам? — спросила я тихо.
Меня услышали только дракон и его брат, потому что в зале было шумно — люди маркграфа со смехом и жаром обсуждали торги и стучали ложками и бокалами.