Он оборачивается на сто восемьдесят градусов; его блестящие, охваченные чем-то безумным глаза впиваются в мой взгляд.
— Правда? — ехидно бросает он, разводя руками в стороны и двигаясь спиной вперёд. — Я уже это делаю!
Алек снова разворачивается обратно и продолжает уходить. Что это значит, чёрт подери?
Вероятно, кто-то невидимый толкает меня с крыльца, потому что в следующую секунду я уже следую за ним, выходя прямо под капли дождя, которые ледяными иголками колют лицо.
— Не будь таким кретином, Алек! — кричу ему в спину, даже не осознавая, что разумом начинает управлять злость. — Ты должен хотя бы объяснить, что всё это значит.
Ещё одна хриплая усмешка, но сам Алек не оборачивается, хотя и его шаг значительно замедлился.
— Объяснить? — переспрашивает он всё с той же усмешкой. — Было бы отлично, если бы я сам хоть что-нибудь понимал. — Одно мгновение, и его голос вновь отражение самой серьёзности: — Поверь, ты не хочешь слышать то, что я могу сказать тебе сейчас. Это плохо закончится, — предупреждает Алек, но меня уже не напугать.
Настроенная, во что бы то ни стало, получить от него объяснений, я упрямо следую за ним, не обращая никакого внимания на мерзкий, усиливающийся дождь.
— Это не тебе решать: хочу я или нет; а мне! — кричу я, а затем убавляю пыл голоса, зная, что он всё равно услышит меня. — Не все трусливо бегут от разговоров, как ты, Алек!
Что-то из сказанного мной, наконец, удосуживается его внимания, он резко останавливается и, поворачиваясь, смотрит на меня, мигом застывшую на месте, тем взглядом, которого я бы предпочла никогда не видеть — глубокое разочарование; оно по-прежнему там, прочно пропитало его глаза тьмой.
— Хочешь поговорить? Окей, — отзывается он, силясь выдать голос за язвительный, и, скрестив руки на груди, махает одной из них в позволяющем жесте. — Я тебя слушаю.
Моё сердце спотыкается. Из меня вырывается смешок — сиплый звук почти отчаявшегося на безумие человека. Я смотрю на него, не веря своим ушам.
Он серьёзно? Что я могу сказать ему, если сама толком не понимаю, что он от меня ждёт?
Однако, его взгляд не на шутку серьёзен, пристальный и совершенно немигающий. И я осознаю, что ощущаю непомерную тяжесть в груди только из-за него — натиска его взгляда, наделённого нескрываемым осуждением.
— Ладно, — произношу я медленно, — очевидно, что вчера…
— Правильно, вчера, — подтверждает он, равнодушно кивнув.
Я злюсь, теряя контроль над своими эмоциями.
— Знаешь, ты ни черта мне не помогаешь, — указывая пальцем на Алека, скалюсь я, перестав пытаться справиться с негодованием.
Но на него это не действует.
— Не поверишь, и не собирался, — всё с той же надетой на лицо маской непроницаемости отзывается он.
И на этом моё терпение официально исчерпывается. Я вскидываю руками вверх.
— Что я сделала, Алек? — требуя ответа, хотя прекрасно осознаю, что он мне его так просто не предоставит. — Чем я обидела тебя?
— Обидела? — удивлённо переспрашивает он и внезапно приглушённо смеётся, звуком, от которого по коже проходят мурашки. — Ты что, правда, так ничего и не поняла?
Возможно, и поняла, но его сопротивление нечто большее, чем я могу осознать. Мне не хватает ясности некоторых вещей, что вынуждают его быть настолько суровым.
— Чёрт, — бросает он, качнув головой, когда с моей стороны не происходит никакой реакции. — Я не хочу этого делать, Лена, не заставляй меня. Ты уже смотришь на меня так, словно я тебя предаю.
Лена? Алек даже не подозревает, как легко выдаёт, насколько он зол на меня. Я вновь трясу головой, словно собираюсь стряхнуть с себя эти мысли.
— Потому что я ничего не понимаю, Алек, — не отступаю я, зная, что он не меньше меня хочет выяснить сейчас всё до единого, сколько бы этого ни отрицал.
— Нет, — перечет он, — ты всё прекрасно понимаешь, просто никак не сподобишься признаться мне в этом.
Неправда. Хотя, возможно… некоторое я всё же понимаю, но всё равно его поведение для меня остаётся непостижимым. Мы зашли дальше. Намного дальше, чем обычно. И мои мысли в тот момент, моё желание безоговорочно поддаться ему, вероятно, не заслуживают поощрения. Но Алек был там со мной, именно он придал мне абсолютной уверенности, что останавливаться — не нужно.
Мы молчим слишком долго. Настолько долго, что мои пряди волос успевают превратиться в стоки воды для всё никак неунимающегося дождя.