— Мам, почему ты вернулась без папы?
Её плечи мгновенно напрягаются, меня настораживает, что она пытается что-то скрыть. На её губах вновь вынужденная улыбка.
— Поговорим вечером, милая. Ты уже опаздываешь. К тому же, тебя ждёт Алек.
Прежде чем я успеваю возразить, мама подходит и целует меня в макушку. А после она, не задерживаясь, возвращается к своим делам, показывая, что разговор на данный момент окончен. И мне ничего не остаётся, как собраться и, попрощавшись, выйти вслед за Алеком.
— Подхалим! — заявляю, как только захлопываю за собой дверцу машину.
И могу поклясться, что высокомерная улыбка на лице Алека светится ярче, чем едва проснувшееся солнце на небе. Он заводит машину.
— Спасибо за комплимент, принцесса.
Моё лицо кривится от явственного самодовольства в его голосе.
— А я и не знала, что ты умеешь быть джентльменом, — это упрёк, и я очень стараюсь донести его до Алека интонацией.
Но он на него не реагирует.
— Что я могу сказать, ты ещё многого обо мне не знаешь, — весело отзывается он и улыбается, глядя в мою сторону. — Ты даже не представляешь, сколько у меня талантов.
Это он даже не представляет, что попадает прямо в точку, и клубок моего негодования, которое хотела оставить при себе, мгновенно распускается.
— Ооо, — язвлю я, — тут я и поспорить не могу, что ничего о тебе не знаю.
Брови Алека хмурятся, он с секунду обдумывает мои слова, по-видимому, сопоставляя их с интонацией, затем смотрит на меня.
— Не могу никак понять. Это что, привычка такая вредная — садиться в машину всегда недовольной? — Он возвращает взор к дороге. — Потому что, если да, то тебе надо бы от неё избавиться. Она мне давно не нравится.
Я с трудом удерживаю рычание и, скрестив руки на груди, качаю головой.
— Не выйдет, Алек. С чего вдруг ты разоткровенничался с моей мамой?
Одна часть моего разума понимает, что в какой-то степени веду себя глупо. Но за все дни, что мы провели с Алеком вместе, я едва ли вытащила из него несколько слов, касающихся его жизни. Не говоря уже о теме гибридов и прочего связанного с ними, она вообще закрыта для обсуждения.
Честно, я не против, что он желает многие подробности жизни оставить при себе, тем более зная, что они трагичны. Но он отшучивается даже на банальные вопросы. Всегда. Алек просто заменяет ответы сарказмом. И я не могу справиться с разочарованием. Поэтому вторая часть разума очень настойчиво подстрекает продолжать вести себя глупо. Я не спускаю с него упрямого взгляда, надеясь, что он сможет почувствовать его.
— Что ещё мне оставалось? — наконец, сдаётся Алек. — Думаешь, было бы лучше, если бы я непреклонно молчал и вёл себя грубо с твоей мамой? Или же предпочитаешь, чтобы я вообще её вырубил, как только она вошла в дом, чтобы по-быстрому улизнуть, пока она приходит в себя?
Он украдкой бросает на меня взгляд, ожидая ответа, и, недолго обдумав слова, вынуждена с ним согласиться. Обида затмила собой логику, и я ей слишком легко уступила. Алек действительно понравился маме, что ещё могло быть лучше?
— Ты прав, — со вздохом признаюсь я, затем пробую выдать извиняющуюся улыбку. — Спасибо, что не вырубил мою маму и выдержал этот допрос фсбешника под прикрытием.
На удивление, Алек не цепляется за извинение, как обычно, превращая всё издёвку, а просто принимает его, посмотрев мне в глаза.
— Я действительно рад, что познакомился с твоей мамой, и всё прошло довольно хорошо.
Он оставляет разговор позади, показывая, что не хочет больше его затрагивать. Какое-то время просто молча наблюдаю за ним, пока не замечаю, что сегодня Алек выглядит ещё более уставшим, чем вчера. За все пять дней, после нападения гибридов, я ни разу не видела его глаза закрытыми. Когда засыпаю, он всегда лежит рядом, и я не могу видеть, спит он сам или нет. А когда просыпаюсь, его тёплый взгляд сразу же встречает мой. Я пробовала один раз не спать и понаблюдать за ним, но из этого ничего хорошего не вышло. Он не спал вместе со мной, и тогда я точно могла видеть своим догадкам подтверждение. А утром он выглядел по-настоящему уставшим. Больше я не экспериментировала.
Сейчас я вижу то же самое, понимая, что даже то, что с нами ночью находились охотники Софии, это никак не помогло Алеку расслабиться. Он чересчур напряжен. Хотя и напряжен — слабоватое определение его состоянию. Настороженность буквально пульсировала в нём, как сигнальная красная лампа с сиреной «опасность». А включил режим «тревоги» звонок мамы, которая сообщила о своём приезде. С того момента Алек делал две вещи: шутил, скрывая тем самым своё состояние, или молчал, ограждая пространство вокруг себя колючей проволокой.
И это натолкнуло вчера на мысль, что надо как-то с подобным бороться. Я не хочу, чтобы Алек изводил себя в два раза больше, чем тогда, когда мы находимся в поместье. И у меня есть идея, как это осуществить.
— Кстати, — начинаю осторожно и непринужденно, чтобы не выдать мотивов. — Давно хотела спросить, как ты умудряешься постоянно прогуливать и при этом не быть отчисленным?
На Алека не смотрю, беззаботно играя с молнией от замка, но его пристальный взгляд чувствую кожей. Однако он не выдаёт сразу никакого подозрения.
— Ну, нет, это уже слишком, — усмехается он. — Мы ещё не так хорошо знакомы, чтобы я открывал тебе такие тайны.