…Облегчение было так велико, что в этой здоровенной пещере, пол которой искривлялся и резко уходил вниз воронкой, я сначала увидела только Рона.
Он жив. Всё остальное не важно. С остальным мы справимся.
Рон стоял далеко внизу, на каменистых склонах, изборождённых глубокими тёмными трещинами. Опирался на меч и тяжело дышал. На противоположном крае воронки, на самой кромке, застыл его оленёнок, внимательно вглядываясь в то, что творится под ногами. Его разветвлённые рожки горели изнутри светлым огнём, словно маленькие, раскалённые добела солнца. Моя олениха тут же негромко всхрапнула и грациозно понеслась вскачь по широкой окружности, огибая провал, навстречу своему другу.
А мне нужно было срочно попасть поближе к своему. Поэтому я сцепила зубы, подобрала платье, наплевала на то, что опасный склон под моими ногами вот-вот грозит осыпаться, и осторожно пошла вниз.
— Черепашка, ну-ка стой на месте!
Я послушно замерла.
— Как ты узнал, что это я? Ты же стоишь ко мне спиной…
Рон обернулся, и я выдохнула. Хотя лицо его было перемазано в грязи, а на скуле свежая ссадина, глаза сверкали торжеством.
— Кто ещё мог бы наделать столько шуму и чуть не обрушить склон? К тому же, я увидел твою олениху. Не двигайся или скатишься вниз. Ты же не хочешь попасть прямо в крепкие объятия своего драгоценного Глазастика?
Он указал остриём меча куда-то вниз, и только теперь я, наконец, заметила.
На самом дне воронки угадывались очертания чего-то огромного, больше лошади, продолговатого, шевелящегося и без сомнения живого. Я присмотрелась и вздрогнула.
По бокам у чудища, поросшего густым светло-серым мехом, были обвислые бледные крылья, чуть дрожащие и нелепые — он будто не знал, что с ними делать или не был способен распрямить. Множество чёрных тонких лапок под брюхом, как у бабочки — и передние беспрерывно движутся, словно Шелкопряд нервно потирает руки. Самым страшным оказалась голова — длинные, слегка загнутые усы-щёточки, острые жвала и здоровенные фиолетовые фасеточные глаза, которые поблёскивали в полумраке тысячью огней, отражая призрачный магический свет и разбивая его на тысячу осколков.
В отличие от человека или собаки, в таких глазах невозможно прочитать, на что они смотрят. Но я отчего-то знала, что сейчас Глазастик смотрит только на меня.
Рон стоял в десятке шагов от него вверх по склону. Слишком близко, самонадеянно близко.
— Вот, познакомься — это и есть твой Глазастик! Хитрая зараза. Долго за ним гонялся по лабиринту. По счастью, из этой пещеры нет другого выхода. Он в ловушке.
Я мельком осмотрелась и увидела, что противоположная стена вся затянута каким-то полупрозрачным светлым веществом, больше всего похожим на мутное стекло с прожилками или очень толстый лёд. Он простирался на всю ширину стены и полностью закрывал её от пола до потолка — а это два человеческих роста, между прочим. Я поёжилась. Наверное, всё-таки лёд. Было бы понятно, откуда тянет холодом.
— Кажется, я многое пропустила, — нервно проговорила я, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь решить, что же лучше — выбраться из воронки, стоять на месте или наплевать на всё и сделать, как хочется. А хотелось спуститься поближе к Рону.
— Не то слово! Самое эпичное было, когда это твоё милашественное чудо на ножках мало того, что погнало Шелкопряда вперёд так, что пятки засверкали… Нет, ему мало было подвигов — ударил копытом оземь и взорвал дно пещеры ко всем чертям! Да, если ты ещё не поняла — это олень сотворил тут воронку. Вот тебе и игрушка для маленьких девочек… беру все свои слова обратно! Мы с ним неплохо потрудились. Осталось совсем немного — добить монстра…
Тут я разглядела ещё кое-что, чего раньше не замечала. В боку Глазастика зияла глубокая рана. Она сочилась густой фиолетовой жижей. Он то и дело пытался закрыть её подрагивающим крылом, но не очень получалось.
— Так что стой, где стоишь, Черепашка! Скоро всё закончится. Я впервые увидела на лице своего друга такое выражение. Он жаждал убивать. В эту минуту передо мной словно был оживший человек с того гобелена. Роланд Винтерстоун. Победитель Чудовищ.
— Не надо!! — закричала я отчаянно, когда Рон занёс меч, и на его острие сверкнули отблески призрачного света моего живого оружия, которое я своими руками воскресила из небытия древней истории.
Истории, в которой я, кажется, слишком многого не понимала.
(4.16)
Время замерло, как замирает птица на краю обрыва, прежде чем взлететь.
Дрогнул меч и остановил своё смертоносное движение. Погасли блики на остро отточенном клинке. Но не мои слова сделали это. Ведь я и сама толком не успела осознать, что и зачем творю. И уж тем более, Рон не успел бы отреагировать… Да и не захотел бы, я знаю точно. Желание защищать, во что бы то ни стало защищать то, что ему дорого, сплеталось сейчас в нём с жаждой охотника добить загнанную добычу, с инстинктом, безошибочно ведущим безжалостную тренированную руку воина — к ещё трепещущему сердцу его врага. И в этой убийственной смеси не было места ни моим наивным просьбам, ни смешному «Глазастику», что в моём глупом сознании никак не желал становиться монстром, а был тем, кого я видела перед собой — здоровенным пушистым мотыльком с рваной раной в боку и отражением нездешнего неба в испуганных фасеточных глазах.
В наступившей оглушительной тишине спокойный хриплый шёпот моего друга прозвучал так громко, будто он говорил прямо у меня над ухом.
— Рин… очень медленно выходи из воронки, а потом беги, не оглядываясь, в замок.
— Что?..
— Делай как я говорю. Живо. Я не могу двинуться. Совсем. Он меня заморозил. Наверное, твоё присутствие снова его питает. …Рин, да не стой же ты столбом, время уходит!
Глазастик пошевелил длинными усами-щёточками, на концах которых разгоралось сиреневое свечение.