— У нас с тобой не было времени, чтобы познакомиться. Меня Колей зовут.
— Марк, — Коля кивнул и они вместе стали смотреть в окно.
По ту сторону, на свободе, рос довольно густой лес. Сквозь него едва проглядывала старая дорога, пустынная и одинокая. Очевидно, что психбольница находилась на самой окраине города и эта землистая тропа нечасто ощущала на себе щекочущие колёса автомобилей. Там было тихо и безлюдно. Всё замело блестящим, белым снегом. Бесконечным потоком, рябью падали вниз снежинки, блестая в свете жёлтых фонарей, не хуже бриллиантов. Это было похоже на то, что звёзды разом рухнули с небес и попадали-попадали вниз. И колючие ели смотрели на небо вместе с мальчиком. Весь этот пейзаж будто бы говорил: «есть вещи и помимо людей». Редко кто понимает это, но если уж раз поймёт, то в один миг сердце его нальётся спокойствием и всё, что беспокоило ранее, перестанет быть важным. Вот и Марк расслабился, и дыхание его постепенно стало ровным, таким тихим, как эта зимняя ночь. Он даже забыл на пару минут, что всё перед его глазами — обман. Его почти удалось обмануть.
— Если бы я был художником, то нарисовал бы этот пейзаж, — проговорил мальчик совсем тихо, только для самого себя, но Коля его услышал.
— А я и есть художник, но даже карандаш у меня и тот забрали. Увы. О! А ты слышал, что завтра нам затопят баню?
— Правда, что ли? Ну да, что-то такое слышал.
— Угу, я тут уже несколько недель и за это время пару-тройку раз побывал в бане. О ней не скажешь, что зашибись, но она значительно лучше, чем никакая. Не так ли?
— Может быть, не знаю. Завтра и посмотрим.
— Хорошо. Ах, да, ещё хотел попросить тебя кое о чём, — в эту секунду Марк напрягся, не очень-то он любил, когда у него что-то просили. — Можешь мне ещё какую-нибудь книгу дать почитать?
— А? Ха… ха-ха-ха, — услышав эту просьбу он почему-то рассмеялся, чем разбудил Ваню, одного из «сокамерников». Недовольно что-то пробормотав, он схватил подушку с кровати Коли и с силой швырнул её в сторону Марка с Белым. — Да, дам тебе почитать.
— А чего смешного-то? Ну да ладно… Отлично! И кстати, не сходишь со мной в курилку? Медсёстры как раз свалили, я слышал. Одному только идти не хочется.
Слегка поразмыслив, Марк согласился, и они пошли. Медицинский пост и правда пустовал, так что они прошли мимо него без каких-либо проблем. И вот они уже находятся на лестничной площадке. Сразу за дверью, ведущей на этаж, стоит пара стульев, а так же три перевёрнутых ведра, на которых тоже можно было сидеть. По центру располагался железный горшок, доверху заполненный окурками. Достав из кармана пачку сигарет, Коля вытащил одну и стал искать зажигалку, как вдруг они одновременно повернули головы в сторону залитой темнотой лестницы. Снизу, с первого этажа, начала доноситься лёгкая и энергичная музыка, но при этом довольно странная, непривычная. Заинтересованные и удивлённые, они переглянулись друг с другом, а затем вместе встали со стульев и не сговариваясь пошли вниз. Однако Марк пропустил Белого немного вперёд себя и недоверчиво посматривал на него. Поведение парня казалось юноше немного наигранным и отдающим актёрством. Он все ещё помнил, что его пытались убить не так давно, так что не собирался доверять Коле. Он его опасался, но всё равно шёл следом.
Идти было совсем недалеко, всего лишь десяток ступеней, а может и меньше. Они спустились на пролёт меж этажами, завернули и опустились ещё на парочку ступеней вниз, а оттуда уже можно было разглядеть, что происходит. Там, внизу, находился блок с буйными пациентами, что смеялись по ночам, а потому проход на лестничную площадку был перекрыт старыми, но очень толстыми прутьями решётки, за которыми, однако, можно было без особых трудностей рассмотреть немалую часть их блока. И ныне в этом блоке происходило странное и, на удивление, задорное представление.
Психи, выстроившись в подобие шеренги, взяли себе по самодельному музыкальному инструменту и стали играть. Играл каждый, притом кто на чём горазд: один даже выделывал простенькую мелодию, стуча ладонями по вздувшемуся животу своего друга. И все они дружно пританцовывали и мурлыкали себе под нос какую-то бессмысленную песню. От удовольствия психи даже позакрывали глаза и расплылись в широчайших улыбках. Чем-то эта музыка напоминала вальс, такой лёгкий и непринуждённый. Но конечно, в отличие от обычного вальса, он сильно отличилась и имел незаурядную магическую атмосферу, вызванную по большей части спецификой музыкальных приборов. Невольно даже головы Марка с Колей стали качаться из стороны в сторону в такт музыке. Вдруг на импровизированную сцену, прямо в центр коридора, вышла небольшая кампания из мужчин и женщин. Они танцевали особенно энергично: весело качали задом и прищёлкивали пальцами. Лицо у них, конечно, расплылись в улыбках настолько, что напоминали Марку, почему-то, омлет. Двигались они синхронно и слаженно, отчего было очевидно — эти люди уже давно практикуют такие вечеринки. Вот вся кампания стала медленно кружится и тыкать пальцами в окруживших их музыкантов. А вот они собрались во что-то вроде паровозика и пошли вдоль рядов пациентов. И вот так, не торопясь, эти танцоры купались в лучах светодиодных ламп, почему-то даже глубокой ночью включенных, хотя этажом выше их выключали.
— А что… задорно, — сказал Коля, глянув на Юмалова, который с большим скепсисом смотрел на происходящее и очень напрягся.
К этому момент из компании танцоров выделился один человек. Это был длинноволосый мужчина с большим выпирающим вперёд животом, на который едва налезала несчастная рубашка. Всё ещё танцуя и прыгая под музыку, он стянул с себя рубаху, оголяя волосатую грудь, и стал забавно трясти животом вверх-вниз, отчего Белый сконфуженно засмеялся, а Марк растерялся и нахмурился ещё больше. И тут этому мужику поднесли, как поначалу подумали подростки, какой-то музыкальный инструмент. Издали он очень даже напоминал простенький фагот. Но мужчина вовсе не собирался на нём играть. Немного ещё покрутившись в танце, он поудобнее перехватил этот самый «фагот» и, размахнувшись, со всей силы всадил его заострённый конец себе в брюхо. Даже до ушей Марка через весь коридор донёсся жуткий чавкающий звук, с которым его живот распоролся. Тёмная, вязкая кровь плотным ручейком полилась на пол и уже совсем скоро превратилась в большую лужу. Сам мужик задрожал, но не перестал пританцовывать, а также пытаться запихнуть оружие в себя ещё поглубже. Правда танцы его были уже не так забавны и легки. Кровь была уже повсюду: на его руках, ногах, животе; она хлестала даже из его рта. А весёлая и энергичная музыка придавала всему этому действу чудовищный, сюрреалистичный вид. Мужик попытался сделать пируэт, но тело его содрогнулось, он подскользнулся и плюхнулся задом в лужу собственной крови. Из его горла наружу полилась тёмная жижа, сопровождаемая хрюканьем. В этот музыка на пару секунд прекратилась, ведь весь блок взорвался тем самым хохотом, который слышал Марком в течение каждой ночи пребывания в этой больнице. Затем музыка вновь заиграла, а мужик поник и, кажется, умер. Марк уже было подумал — всё. Но тут из ниоткуда появились люди, одетые в медицинскую форму. Они протолкались меж больными, подбежали к трупу, подхватили его и стали утаскивать.
— Пиздец, — прошептал Коля.
Юмалов молча кивнул и отвернулся от решётки. Так же молча он стал подниматься обратно наверх. Белый тоже дурак не был и поспешил следом. Они торопливо вернулись в палату. Всё так же молча. Юмалову просто хотелось забыть это. Но пока что та сцена ярким пятном висела перед его глазами и говорила с ним. О, вещи, что она говорила мальчику были нестерпимы. «Видишь? Это даже не изнанка. Это реальность. Или хочешь сказать, что это не так? Хочешь сказать, что этот мир все ещё не настоящий? Посмотри, как это было отвратительно, как это было натурально и безумно, неужели такое могло случится в не реальном мире? Мог ли создать кто-то нечто настолько ужасное? Нет, это реальность. Это правда. И ты живёшь в этом мире. В мире, где все настоящее», — это говорил мальчику образ, но он не слушал. Мысль совершенно противоречащая этому роем мух летала вокруг его глаз, и он был ею поглощён.
Будто в трансе, Марк простоял какое-то время у окна и скоро лёг на кровать. Постепенно к чувствам отвращения, злости и отчаяния примешалось ещё одно — сонливость. Но прежде чем он уснул, Коля окликнул его.
— Марк…
— Что, чёрт возьми? — злобно отозвался мальчик.
— Тут… Вова пропал.
— Какой ещё Вова? — Недоумевая переспросил Марк и раздражённо встал с кровати.
— Господи, ну чувак, что на соседней с моей кроватью спит. Такой вот весь, — Белый стал хаотично крутить пальцами у лица и корчить рожи, но Марк каким-то чудом его понял.
— А, этот. Пропал?
— Пропал.
И правда. Парня лет пятнадцати с партаками на всю правую руку нигде не было. И даже спустя час он не появился. Всё это было в высшей степени подозрительно. Марку вспомнились прошлая ночь и неизвестный душитель.
Утром пропавший мальчик так и не появился. Никто, однако, не стал об этом беспокоиться, и уже через пару часов о нём позабыли все, кроме Марка. «В этом мире слишком быстро всё забывается людьми. Слишком. Не может же так быть на самом деле?», — думал Марк, сидя за завтраком. В этот день им подали противного вида кашу, доверху залитую коричневой жижей с кусочками мяса. Невольно взгляд Юмалова упал на Рому, сидящего за соседним столиком и с аппетитом уплетающего эту мутную жижу. Вязкая, коричневая масса капала с его ложки на стол, пачкала футболку, стекала с подбородка и жирела на губах. Мальчик смотрел на это, видел как жадно проглатывает подросток вязкое нечто, как он чавкает и причмокивает, как он наслаждается своей едой, и тогда Марк понял, что ненавидит этого человека. И вовсе не потому, что он все дни пытался издеваться над мальчиком, был груб, жесток и испорчен до мозга костей, а потому, что ел он отвратительно. Скривив лицо в гримасе омерзения, Юмалов отвернулся и уткнулся в свою тарелку. Медленно взгляд его сполз на тусклую табличку с заданием.
— Значит, мне нужно разозлить этого бугая? Попробуем…
Решив кончить это дело уже сегодня, Марк взялся за ложку, выдохнул, собрался с силами и стал есть, с трудом запихивая пресную еду в глотку. Медленно и неохотно он очистил почти треть тарелки, однако заставлять себя и дальше юноша уже не мог. К горлу подступали рвотные позывы, а к глазам — слёзы. Слёзы обиды. Почему всё это происходит с ним? Казалось, что вся его жизнь была лишь неудачной, жестокой шуткой, на существование в которой он обречён. С самого начала всё пошло не так. Он был обречён родиться, а теперь обречён есть эту отвратительную кашу. Сплошное издевательство. Это была мелочь, но обычно именно мелочи и выводят людей из себя, даже ломают их. Кого-то добивает смерть незнакомой лошади, а кто-то трескается и плачет из-за невкусной еды, и всё это одно, всё это попадает в ту самую слабую, выскобленную многочисленными страданиями точку, и словно лишает грудную клетку рёбер. Какая же она тогда клетка после этого? Эта мелочь убивает человека, как точечный укол. Вот и Марку в ту минуту было так обидно и паршиво, он с ненавистью сжимал в руке ложку и думал о том, почему вообще продолжает тут жить, какая дьявольская сила не даёт ему исчезнуть? Эта еда была невкусной и противной, но почему она была такой? Это было зачем-то нужно? Нет, она просто существовала и существовала именно такой. Просто так. Незачем. Это было бессмысленно, а потому невыносимо. Это было совершенно лишним и Юмалову казалось, что с этим нужно срочно что-то делать: либо каша, либо он сам должны перестать существовать, вот прямо сейчас кто-то из них должен исчезнуть, а иначе он просто разрыдается.