— А по родине-то не тоскуешь?
— А чего по ней тосковать? — по-настоящему удивился дед, который представился мне Василием, по здешнему, без отчества, — я туда три-четыре раза в год езжу, на ярославщину-то… Супружница у меня там схоронена, за могилкой слежу. Конечно, надо бы и мне ближе к дому. Срок-то подходит, а ложиться лучше в свою землицу. Только пропадут тут без меня Иван-то с Марьей. Они — интеллектуалы, в университете преподают оба. Университет здесь знаменитый, тут сам Планк преподавал. Знаешь, поди, «постоянную Планка?»
— Это тот, который квант открыл? — сообразил я, — а что, внучка у тебя тоже физик?
— Тот самый. А Маша у меня не физик, у нее всегда душа больше к химии лежала.
И вот тут я второй раз чуть не сел на пол.
— Твоя внучка преподает химию в Университете? — переспросил я, боясь поверить в такое невероятное, просто сказочное везенье.
— Ну да, — с законной гордостью кивнул дед Василий, — профессор она, от как. Еще чаю? Тебе с сахаром, аль по-новому, с заменителем?
— Мне по-барабану, лишь бы байда побольше, да вода погорячее.
— А покушать? Хочешь, я тебе картошки сварю?
— В мундире?
— А и в мундире.
— Дед, может у тебя и огурчик соленый найдется?
— Я тебе скажу по секрету, у меня и сальцо есть, — сощурился он.
— Ну… Нет слов!
— Ты посиди, я быстро управлюсь. Мы сейчас с тобой такой обед забацаем! Оно, конечно, рановато для обеда, но рано не поздно, верно?
Ясен перец, такой натюрморт просто не мог обойтись без родимой, которая и в тени — сорок градусов. А дед Василий притащил даже не водку — настоящий самогон «со слезой». Зачем в Германии гнать самогон, когда тут отличной водки — хоть залейся, не понимаю. Загадочная русская душа… Слово за слово, за Россию, за Германию, за физику с химией, за Планка с Менделеевым, а заодно и за упокой души новопреставленного Фридриха Манфреда, по которому Машка сильно убивалась, говорила, дюже умный был мужик…
— Неси-ка пиво, дед Василий! На безрыбье — и «ерш» — рыба.
В общем, нахимичили мы так, что с физикой возникли серьезные проблемы. Земное тяготение, похоже, выросло раз в пять, а Земля завертелась со скоростью колеса гоночного болида. И первый посетитель «Республики» чуть не стал вторым новопреставленным, когда навстречу ему из полуоткрытых дверей вырвалась неприлично громкая мелодия, и два голоса, мимо нот, но вдохновенно выводившие под караоке: «А поле боя держится на танках. Взревут моторы и сверкнет броня. По грязи, по оврагам полустанков прорвут любую линию огня…»
***
— Ваше имя? — полицейский сержант подвинул к себе клавиатуру.
Стул был жесткий, как в любом полицейском участке, стены мрачно-коричневого колера, а еще тут было слишком много этих отличных парней, гарантов порядка и безопасности, в бежево-зеленой форме и в гражданском, настоящих ценителей прекрасного… Такой шедевр, как мои права, они оценили бы очень высоко. Лет на пять, не меньше. Поэтому показывать его нельзя ни в коем случае, решил я.
— Ваше имя? — терпеливо повторил полицейский.
— Дэниэл Крейг, — брякнул кто-то, сидевший в моей голове. Видимо, «ершик».
Полицейский не среагировал никак. То есть абсолютно.
— Профессия.
— Актер.
— В самом деле? — полицейский поднял глаза, — и в каком театре вы играете?
— Да не в театре он играет, темнота ты дремучая, — вставил свои пять копеек Дед Василий, которого, понятно, загребли вместе со мной, — он крутой парень, английский суперагент. Лицензия на убийство!
— В самом деле? Боюсь, в Германии ваша лицензия недействительна.
— Спасибо, что предупредили, — фыркнул я, — постараюсь никого не замочить.