Пытался выключить голоэкраны новостных каналов и не выдерживал, вновь давал команду на поиск по ключевым словам: лагерь секты, Ян Беккер, Эва Райкова. И панели вновь проступали сквозь стены, демонстрируя записи, снятые спутниками и бортовыми системами вернувшихся космолётов. Возвратились все, кроме космолётов Яна Беккера и Семена Штромберга.
Я не винил Яна в том, что он решил разбомбить лагерь секты. Парень жестоко мстил за своего командира, которого боготворил. Громов пользовался определённой известностью и раньше. Но после своей гибели любовь к нему возросла тысячекратно. Можно сказать, он стал популярнее Иисуса Христа. Не удивился бы тому, что вернувшись с того света, Олег легко стал бы во главе Земли, свергнув Совет Десяти.
Женщины, давно забывшие как вынашивать и рожать детей, благодаря «искусственной матке», теперь выстраивались в очередь, чтобы заполучить «частичку Олега», родить его ребёнка естественным путём — как человек опасной профессии он передал свою сперму в мировой банк. Никакого распоряжения на этот счёт полковник легкомысленно не оставил, и теперь его потомки могли заполонить Землю. Наверняка, несчастный Олег ужаснулся бы подобному.
Люди сбивались в группы, чтобы именем Олега Громова нести месть по всей планете. Вспыхивали вооружённые конфликты, они ширились, разрастались, как снежный ком, летящий с вершины горы, превращаясь в пугающую своей мощью лавину, готовую смести всё со своего пути.
Но всё это терялось где-то там, за внешней границей моего сознания. В центре разума билась, как мотылёк о стекло зажжённого фонаря, мысль, что я потерял Эву. Но неопределённость этого положения мучила сильнее — я не знал, погибла она или всё-таки пропала без вести, как об этом сообщали массмедиа.
Зачем Эва отправилась на безумно опасную миссию вместе с Яном? Неужели страстное желание заполучить репортаж из первых рук, заставило ввязаться в бессмысленную авантюру? Эва передала в эфир воззвание Беккера. Тот говорил о мщении, чеканя каждый слог, и глаза его горели жестоко и безжалостно. Месть за гибель полковника Громова. Глупая затея. Разве это могло вернуть Олега?
На записи я видел, как Беккер применил мою «ловушку», а потом… Что произошло потом? Вот это терзало душу сильнее всего.
Я вновь вернулся к доске, делившей тесное помещение лаборатории на две неравные части. Вгляделся в уравнения, что испещрили матовую поверхность сверху донизу. Могла ли моя «ловушка» вызвать торнадо, которое поглотило космолёт Беккера? Я дал ему оружие, которое убило мою дорогую Эву.
Формулы потускнели, и всё перечеркнула запись — Супермозг закончил свои расчёты и готов сообщить итоги.
Лазерный луч начертил быстро и аккуратно М-модель того последнего боя. Ладони и ступни заледенели, от затылка по шее и спине разошлись волны пульсирующего страха — откуда здесь эта странная переменная? Я не принимал её в расчёт, ибо она казалась абсолютно малозначимой. Теперь я видел, что туннель, который образовался после включения «ловушки», уходил куда-то в бесконечность, в «белую дыру».
«На улице Сущевский вал из канализации вылез огромный осьминог и сожрал несколько человек. Очевидцам удалось заснять этот момент. Смотрите запись…»
Что за бред? Я рефлекторно повернул голову налево, где сменялись картинки на голоэкранах новостных каналов — во многих городах жуткие существа, иногда похожие на земные, иногда совершенно не имеющие ничего общего с ними, вылезали из щелей, падали с неба. Наверняка, массмедиа поднимали так свой рейтинг.
Впрочем. Я дал команду Супермозгу проверить данные.
«Информация с вероятностью 89% соответствует действительности», — сообщил механический женский голос. «Объекты неизвестной природы появились в 112 городах Земли».
Чёрт! Неужели эта проклятая миссия Беккера вызвала столь жуткий резонанс? Нет, этого просто не может быть!
Сжал ладонями виски, пытаясь сдержать пульсирующую боль, но она разрывала голову на куски. Боже! Я опустился на диван, таким измождённым и опустошённым не ощущал себя раньше никогда.
«Представляем новый блокбастер «Моя жизнь с полковником Громовым», — радостно заголосила реклама. Экраны слились в один, заняли всю стену и там закрутились картинки — улыбающийся Громов на фоне похожего на огромного беркута космолета, безумные пируэты в небе. Громов на мотобайке, Громов перед строем пилотов. Громов, полуголый по пояс, демонстрирует свою накаченную фигуру. Какая-то дамочка, спятившая на почве обожания полковника, успела наваять шедевр.
«Известная журналистка Эва Райкова поделилась своими воспоминаниями о полковнике Олеге Громове, материалы о котором собирала долгое время…»
На экране как яркий цветок астры раскрылась фотография Эвы. Она стояла, как живая, будто вот-вот прорвёт прозрачную ткань бытия и ступит царственной походкой сюда, в лабораторию. Затмит красотой яркий свет ламп, встроенных в потолок и стены. И под её маленькой ножкой ковровое покрытие унылого мышиного цвета превратится в безумное многоцветье луговых трав по весне.
Какой же я был идиот! Эва обожала Олега, как и Беккер. Поэтому осталась на базе, и решила присоединиться к миссии. Тоже хотела отомстить. Как я мог сразу не понять этого!
Умирал за окном закат, густела тьма, яркими огоньками в башнях светились окна, как звезды. Проносились, оставляя призрачные хвосты, флаеры и аэротакси. Их обтекаемые тела выхватывал на миг свет реклам. Так тихо и мирно, будто не находилась Земля в шатком равновесии — толкни и покатится вниз, как пушечное ядро с горной вершины. Прямо в адское пекло войны.
Но заслоняя картины приближающейся катастрофы, перед глазами плясали образы — вот Эва в студии задаёт вопросы, потом лежит в стеклянном гробу, беззащитная, беспомощная. А здесь она после пробуждения, коротко стриженная, в клетчатой рубашке и брючках, так трогательно напоминающая ребёнка, которого хотелось прижать к себе, спасти от чужого, опасного мира.
И вот печальное зрелище — похороны Олега. Чаша аэродрома с растущим из земли одноглазым колоссом — диспетчерской вышкой с телескопом, вместила караул, космолёты и гроб, закрытый трёхцветным знаменем Земли. Я держу Эву под руку. На бледных, лишённых жизни, щеках её — мокрые дорожки, под глазами
— синева, на ресницах дрожат как роса слезинки, губы нервически подёргиваются. Думал тогда, это лишь театральность — с чего вдруг ей так переживать за незнакомого человека? Но теперь-то я понимал, каким ударом для неё стала гибель Громова. Таким же, как её смерть для меня. Горло перехватило, стало трудно дышать, острая боль пронзила левую часть груди.
Нет! Нет! Нет! Не отпущу! Нет! Олег! Ты даже мёртвый отнимаешь её у меня! Память о ней! Оказавшись рядом с диваном, стукнул с силой по мягкой обивке, так что ощутил твёрдый остов. Материал вытолкнул мою руку, а я вновь и вновь опускал кулак, рубил со слезами на глазах несчастный диван, оставляя глубокие раны.
Мысли путались, налезали друг на друга. Холодный рассудок, каким я всегда гордился, залила разъедающая душу волна злости, досады, ревности и мучительной боли. Всё помутнело, расплылось — доска, исчерченная уравнениями, в которых я уже не видел никакого смысла, стена с огромной живой фотографией Эвы.
Ш-ш-ш-ш. Автоматически опустились ставни, скрыв от меня сияющие в синеющей тьме огни ночного города, который никогда не спит.
Всё громче и настойчивей пиликала внешняя связь, но погруженный в свои мучительные переживания, я никак не мог поднять голову и посмотреть, кто же посмел побеспокоить меня в такой момент. Не выдержав, я вскочил и едва нос к носу не столкнулся с молодым человеком, одетым в старомодный темно-серый костюм, чью унылость разгонял только ярко-красного цвета галстук с пальмами. Разумеется, это были лишь голограмма.
Он напоминал Моргунова, вернее его версию, как если бы с вырезанной из камня статуи главы Совета Десяти сделали копию из глины. Такой же крупный ястребиный нос, нависший над упрямой линией рта, но подбородок слабый и маленький, черты более мягкие, по-юношески округлые, не закостеневшие. Пьерпонт по каким-то своим соображениям выбрал на роль секретаря собственного сына.
— Артур Борисович, — совершенно без раздражения проговорил незваный гость.