Подошёл ближе. От толпы монстров осталась только испачканная сажей груда железа.
Рядом возникла Мизэки. Я бросил на неё взгляд и ухмыльнулся. Поднял пушку и внимательно осмотрел её.
— Врунья гребанная. Дезинтегратор не уничтожает живую плоть. Ха! Ещё как уничтожает. Во как! — я торжествующе оглядел поле боя с видом полководца, только что одержавшего победу над превосходящей силой противника.
— Дурачок, — она погладила меня по руке мягко, как ребёнка. — Не хотела просто говорить тебе об этом. Ты ведёшь себя, будто ты в игре. А мы ведь даже ещё не попытались вырваться отсюда. Дальше будет только хуже.
— Да и хрен с ним, — хохотнул я, но тут же стал серьёзным. — К Адаму твоему я не вернусь. И тебя не пущу.
Ещё не прошла окончательно эйфория от внезапного возвращения на этот свет. Теперь я убедился окончательно, что бессмертен. Но у этого состояния есть обратная сторона. Меня можно бесконечно пытать. Раны затянутся, я вернусь с того света. Но боль я испытываю, как обычный человек. Максимум, что может моё сознание, просто отключить меня на время, как перегревшийся автомат. А потом вновь включить, вернув к жизни.
Говорят, когда человек умирает, ему кажется, он летит по туннелю к ослепительно яркому свету, встречается с умершими родственниками. Да ни хрена подобного! Никакого туннеля, рая, ада, я просто упал в бездонный колодец, где меня объяла тьма. И время застыло, потеряв всякий смысл. Я ничего не ощущал, ни о чём не думал. И потом сквозь вязкую тьму услышал зовущий звук, мягкий, певучий. Будто меня звала мать, и хотелось вскочить, побежать на зов, но я не мог пошевелить даже пальцем, лежал как деревянная колода, и неподвижность сводила с ума.
Веки приподнял с трудом, будто на них сверху выложили свинцовые пломбы. И увидел совсем близко мерзкую рожу амбала, который истязал меня. Било по нервам жужжанье электропилы в руках этого ублюдка. Вложив всё силы в удар, я врезал Тенингену. Он хрюкнул, обмяк. Выпучил глаза, трясясь, как огромный кусок студня, выронил инструмент.
Чтобы было потом, я помнил смутно. Ярость так ослепила меня, что хотелось разнести к чёртовой матери всё, что подвернулось под руку. И с садистским наслаждением я кромсал, бил, резал мерзавца.
Когда Тенинген мешком дерьма свалился на пол, я увидел Мизэки, на щеках её проступили алые пятна, губы дрожали. Но глаза горели от радости. Она улыбалась.
А потом в плен взяла досада, когда понял, что у меня нет руки. Вырастить её я не смог бы. И может быть, другой бы человек на моём месте ощутил бы лишь радость от того, что он жив. А рука, ну что рука. Сделать биопротез сейчас проще простого. Да вот только для лётчика, для пилота он бесполезен. Не та чувствительность. Лётчику нужна мелкая моторика, как для плетения кружев, или игры на скрипки. Ни один протез на Земле не позволил бы мне её восстановить. Но Мизэки, гений, она смогла это сделать.
— Мизэки, передай мне схему корабля. Все детали, что знаешь.
— Как передать?
— Мысленно. Мысленно. Напрягись. Представь, что видишь её. И дай увидеть мне.
— Олег, это сложно, — она покачала головой. — Чтобы передать тебе мои мысли, общаться с тобой телепатически, мне пришлось использовать тот пыточный инструмент. Помнишь? Разряд током, чтобы активизировать те области твоего мозга, которые отвечают за телепатию. А так…
— А ты попробуй просто так, — я подошёл ближе, взял её за талию. — Вдруг получится без шоковой терапии?
Она немного выгнулась назад, глаза остекленели, и я вдруг ощутил, что впадаю в некое оцепенение, в транс. И мысли Мизэки стали прозрачными, понятными. Ясно и чётко я увидел всё внутренности корабля, будто знал это и раньше. Мелькали картинки — причудливо изогнутые под немыслимым углом ленты магнитных трапов. В огромных залах трудились инопланетные механизмы. В овальном бассейне, выбрасывая огненные фонтанчики, кипела ярко-оранжевая лава.
Иногда я чётко осознавал, как всё это работает, но чаще всего меня охватывал лишь восторг перед гением, который смог сделать это. И всё заслонила величественная картина — в огромном пустом зале в центре возвышалась шестигранная колонна, высотой с небоскрёб. Насаженные на неё широкие кольца разного диаметра, быстро вращались, разбрасывая ослепительные искры. Шипя они падали на прозрачный пол, и словно проходили насквозь, превращаясь в прекрасные звёздные кружева.
— Последнее, что ты увидел, — сказала Мизэки. — Это устройство, которое позволяет нам перемещаться по Вселенной и пролетать в другие миры. Но оно не работает. Крутится вхолостую. Потому что обратный механизм, его «сердце», с которым он связан, разрушен астероидом.
— Красиво. Если показать Артуру, может он смог бы понять, как все это восстановить. Почему вы не обратились к нему? Ему было бы интересно.
— Я так и сказала Адаму, но он не захотел раскрывать тайну нашего корабля.
— Я понял.
Я повесил на плечо дезинтегратор, плазмаган, а Мизэки отдал арбалет, который стрелял раскалёнными болтами. Лёгкий, но эффективный. Расставаться с остальным оружие жутко не хотелось, но и захватить всё мы не могли.
Подошли к выходу, и Мизэки набрала код.
И тишина. Никакого движения. Мизэки занервничала, вновь набрала код, и опять — неудача.
— Адам заблокировал выход, — сказала она таким упавшим голосом, что, казалось, наступил конец света.
— Не дурак же он. А я-то думал, чего он не насылает на нас новые орды врагов. Теперь мы в ловушке.
Я задумался. Плазменным резаком вскрыть эту дверь раз плюнуть, но мы потеряли бы кучу времени. И неизвестно, сколько пришлось бы уничтожить врагов. А боеприпасов в этой лаборатории было маловато.
Мизэки растерянно моргала, от лица отлила кровь. Испугалась, девочка. Но я знал, как её утешить и ободрить. Вызвал мысленно схему корабля и нашёл выход.
— Пошли! — скомандовал я бодро, и направился в угол зала, где на постаменте вращался, словно средневековый рыцарь в доспехах один из гардов, чей отряд я разъял на атомы. За ним, в углу, почти не отличимая от остальных плит пола, выступала шестигранная крышка люка.