— Майкл уехал. — Просто ответил тот и продемонстрировал девушке свое последнее творение. — Как вам мой автопортрет?
— Он… — Елена на время осеклась, думая, какое слово больше подойдет, чтобы описать эту работу, — совершенен.
— Вот я подумал о том же самом, когда закончил его! — Просиял Леонардо. — Совершенство, неповторимость… бессмертие. Очевидно, это моя самая лучшая картина до тех пор, пока я не напишу вас, Елена.
— Простите, Леонардо, — соединив ладони, деликатно вернула девушка разговор в прежнее русло, — но я хотела бы знать, куда конкретно уехал Майкл?
— А вы, я смотрю, сильно привязались к своему покровителю в этом, несомненно, тяжелом и опасном мире. Я не могу вводить вас в суть своих дел, однако, если вас это волнует, скажу, что я Майкла не заставлял. Он сам согласился.
Почему-то Елену не удивило то, что ее давний спутник сам вызвался за выполнение какого-то дела.
— А он за это получит оплату?
— Естественно.
Как и было обещано, Леонардо пригласил Елену сесть в роскошное мягкое кресло перед горящим камином — не ощущая тепла от потрескивающих бревен, девушка поняла, что это всего лишь голограмма, — а затем главарь мафии вручил ей большую кружку с толстыми стенками, от которой исходил горячий и сладкий аромат шоколада. Затем художник зафиксировал на мольберте новый чистый холст и замер пред ним, воспроизводя в голове недавно виденный образ Елены, стоящей на краю смотровой площадки.
— Елена, вы выглядите очень хмурой. Скажите, что омрачило ваши размышления? Или быть может, мне лучше спросить «кто омрачил их»?
Елена слабо усмехнулась и взглянула на спину Леонардо, который, даже не снимая пальто, уже смешал несколько красок и накладывал на бумагу первые слои.
— Леонардо, когда Крилл привел нас с Майклом к тебе, вы сказали: «Мне с моим врагом надо побыть наедине», — и вы еще приказали, чтобы ему вернули все его вещи, среди которых было опасное оружие. Но вы не переживали по этому поводу. Да и сам Майкл видит в тебе грозного врага. И вы при этом… ну…
— Не пытаемся вгрызться друг другу в глотки? — С улыбкой закончил художник. — Все дело в том, что мы с ним знаем, в чем состоит главное качество вражды, хотя Майкл никогда не согласится этого признать и продолжит говорить о том, как он меня ненавидит. Лично я считаю, что своих друзей надо любить, а врагов — ценить. Как раз поэтому твой друг и попал в список моих врагов, в котором на самом деле имя пока что только одно. И я искренне рад этому, потому что с таким человеком, как Майкл, слишком опасно заводить приятельские отношения.
— Но как я могла посудить, вы не боитесь этой опасности. — Заметила Елена, отхлебнув шоколада из кружки.
— Держи друзей близко, а врагов еще ближе. — Вздохнул спокойно Леонардо. — Я не боюсь Майкла, потому что я знаю, на что он способен и что можно от него ожидать. А так хорошо я его знаю просто потому, что он делает все то, что делал бы я на его месте.
— Говоря иначе, с вами тоже опасно заводить приятельские отношения.
— Именно.
На данный момент, настоящий Леонардо полностью совпадал с образом, который построила Елена в своей голове, но только она никак не могла сопоставить его с Майклом. Настолько невозможной ей казалась мысль о том, что он и его враг так сильно похожи.
— У меня такое чувство, будто я нахожусь в сумасшедшем доме. — Призналась девушка, наблюдая за извивающейся голограммой огня в камине.
— И ваши чувства вас не обманывают. — Не отворачиваясь от картины, ответил творец. — Весь мир — сумасшедший дом, а все люди в нем — безумцы. Я даже провел наблюдение и сделал вывод, что людей можно разделить на три типа сумасшедших. На тех, кто знает, но не хочет признавать свое сумасшествие — например, наш Майкл; на тех, кто наслаждается своим безумством, как наркотиком — таких типов больше всего во всей Столице; и на тех, кто превратил свое сумасшествие в броню, чтобы тех никто не смог ранить — к последним я имею честь отнести самого себя.
Елена попыталась проникнуться этим наблюдением Леонардо и неожиданно для самой себя поняла, что теория этого человека, в принципе, верна, и с ней очень сложно поспорить, не имея попросту никаких опровержений. Всего лишь одна часть в ней вызывала у Елены сомнения, но она пока не спешила озвучить ее.
— Я очень долго думала о Майкле, пытаясь понять, что он за человек, ведь он постоянно держит себя в секрете…
— В этом весь он, в секрете. Даже все, что я знаю о нем, в большей степени мне стало известно только из-за того, что у нас много общего. Само же его детство, мотивы его действий, побуждения и желания — все это остается загадкой для всех. Временами мне кажется, что и он сам не всегда уверен в том, чего он пытается добиться.
— Да, наверное, — протянула Елена, впитав в себя еще больше пищи для обязательного размышления, — но меня интересует нечто другое… Скажите, Леонардо, ведь Майкл такой же, как и вы, преступник?
— Такой же, как и я? — Переспросил удивленно Леонардо, перестав даже писать картину и повернувшись в сторону своей гостьи. — Вы честная девушка, Елена, и мне очень нравится в вас эта черта, за что я вас и люблю, но посудите сами, это довольно досадно, когда тебя называют преступником. В наше время преступники — это те, чей показатель психического состояния превышает пятьдесят процентов. Если же вы проверите мой паспорт, то вы увидите: у меня оно равно двадцати семи, не более. Раз «Ариадна» не считает меня преступником, то я им и не являюсь — таков уж закон современного мира. А являюсь я, если вы снова посмотрите на мой паспорт, руководителем одной из самых крупных организаций в Столице. У меня есть обязанности, которые я выполняю, и «Ариадна» довольна этим, а другого ей и не надо. А если мне и приходится отправлять своих людей по разным важным поручениям, то это уже стратегия бизнеса. Согласен, «мафия» звучит очень романтично, и мне самому приятно считать себя «крестным отцом», но я, в первую очередь, бизнесмен. И раз «Ариадна» пока не считает нужным отправить меня в реабилитационный центр, значит — я очень успешный бизнесмен.
— А как же ваши люди? — Поинтересовалась Елена, поставив кружку с недопитым шоколадом на маленький столик. — Или вы хотите сказать, что их психическое состояние также остается стабильным после того, как они кого-то похищают или ликвидируют?
— Не спорю, почти каждую неделю я получаю вести, что того или иного моего подчиненного схватили полицейские или инспекторы. Но если быть реалистом, каким я являюсь, то какое мне дело до того, что кто-то из моих работников «внезапно» решил преступить законы и совершить что-то запрещенное? Моей вины нет в том, что кто-то нажал на курок.
— Однако есть кто-то, кто отдает приказы и считает, что его люди — всего лишь пешки в его игре.
— Да. — Подтвердил Леонардо с таким спокойствием, будто они говорили о погоде. — И раз этому «кому-то» пока ничего не угрожает — значит, он ведет свою партию так же идеально, как идеальны его картины!
С последними словами художник отошел от своей работы, и синие глаза Елены раскрылись от одновременного изумления и восторга. На холсте она видела саму себя, но только со стороны, стоящей на смотровой площадке, положившей ладони на металлические поручни и смотря куда-то вдаль. Лицо ее было скрыто под черными распущенными волосами, которые направлялись в сторону ветра, а на заднем плане далеко ввысь уходило несколько тонких небоскребов, на которых сверкала россыпь множества огоньков. Леонардо вовсе не преувеличивал свою гениальную память, говоря, что он сможет восстановить увиденное на холсте вплоть до степени освещения в окнах. Именно так все и было.