— То есть, ты живешь в Подгороде?
— Не совсем. — В этот раз я встал на ноги, подошел к Елене и стал пальцем водить по карте. — Как ты понимаешь, Подгород изолирован от всего остального мира бетонной мощной стеной, идущей как раз по Кольцевой линии.
— Значит, мы сейчас у самой границы Подгорода?
— Да. Мой же дом находится недалеко от «Края мира», что вне Кольцевой.
Елена недоверчиво посмотрела сначала на меня, потом на карту.
— Странно, ни за что бы не подумала, что Подгород и Централ такие маленькие.
— Эти части Столицы уже давно растут ввысь, а не вширь, поэтому их можно считать большими. Но если уж на то пошло, то видишь вот это кольцо? — Я показал ей на Внешнее кольцо, которое было в два раза больше первого. — Там находится Граничная стена, которая отделяет уже всю Столицу. И вот уже где-то полгода кипит работа по увеличению площади плиты Централа до размеров Внешнего кольца.
— Так вот что значит «не совсем». — Протянула моя спутница, коснувшись острого подбородка тонкими пальцами. — Если плита Централа увеличится до размеров этой границы, то и твой дом, и все остальные станут частью Подгорода.
— Точно. — Кивнул я. — Только ты кое в чем ошиблась.
— В чем же?
— Правильно говорить не «если», а «когда плита Централа увеличится». Это уже одобренный проект, и через пять-десять лет он будет закончен. Например, сейчас края Централа ушли за пределы внутреннего кольца уже на несколько километров.
— И как ты к этому относишься?
— Мне плевать. — «Потому что, когда все это случится, меня в Столице уже не будет»
К моему удивлению, когда мы вышли из состава уже в Подгороде, то на станции я обнаружил довольно большое скопление людей, которых то и дело проверяли полицейские в тяжелой защите. Шум прибывающих поездов заглушали крики, скрипы, сигналы и общая суматоха.
Поднимаясь по эскалатору на соседнюю платформу, я увидел, как одна женщина попыталась бежать, когда сканер выявил ее высокий уровень психологического состояния, но полицейские оглушили ее громким выстрелом парализатора. Елена вздрогнула, услышав хлопок и увидев голубоватую вспышку, но остальные даже не ухом не повели. Скорее всего, в этой части Подгорода подобные случаи происходят так часто, что это уже не вызывает никаких эмоций.
Хотя, что греха таить, точно такие же сцены можно пронаблюдать абсолютно на каждой станции Подгорода.
Мы с Еленой стояли перед открытыми дверями уже подъехавшего состава, когда по всей станции раскатом грома прошелся отвратительный звук, похожий на гуд прибывшего в порт тяжелого судна. Сигнал оказался настолько тяжелым и громким, что я почувствовал, как в мой желудок будто бы упал булыжник. Никто не придал этому значения. Кроме меня.
— Майкл, ты чего встал? — Спросила Елена, потащив меня за рукав. — Поезд сейчас уедет.
— Елена. — Стараясь вести себя как можно сдержаннее, произнес я кратко. — Уходим. Живо!
— Что?! В чем дело?
Я сжал предплечье Елены и, расталкивая надвигающуюся на нас толпу, направлялся в сторону выхода. В этот момент все десятки плоских телевизоров на станции, прикрепленные к стенам, зашумели и покрылись помехами. Спустя секунд пять помехи прекратились, и на экранах появился сначала дрожащий логотип, составленный полностью из двоичного года: череп с косой и распростертыми крыльями, — а потом на его месте встал человек во всем черном. Все его лицо скрывала белоснежная маска с черными провалами на месте глаз.
Пока я с трудом пробирался в толпе, таща за собой ничего не понимающую Елену, все люди тупо уставились на хакера, который некоторое время просто смотрел на всех с экрана, а потом внезапно начал говорить голосом, очень грубым и сильно искаженным специальными программами:
— Здравствуйте, жители Столицы… Не было ни дня, чтобы мы не думали о свободе. Сегодня мы ругаем «Ариадну» и требуем революции. Все вы считаете: «Я особенный», а на самом деле — просто раб системы. Вы добровольные узники социальных сетей, где каждому из вас присвоили ваш порядковый номер. Сознание ваше сковано шаблонами, а действия — стереотипами. Чтобы изменить мир, надо начать с себя. Система всесильна лишь до тех пор, пока в одном, пусть маленьком сознании не наступит революция… Социальное неравенство, тоталитаризм, насилие, пропаганда, слежка, строгая цензура, диктатура искусственного интеллекта — вот те семь грехов, которые относятся к «Ариадне», по правилам которой можно убить даже ребенка, если его психическое состояние превысило сотню процентов… Сегодня. Здесь. И сейчас. Мы — «Сыны прошлого» — объявляем наш акт протеста и начинаем революцию.
Когда речь была закончена, снова раздался тот громовой звук, а вместо вещателя на экранах снова появился логотип «Сынов прошлого».
Во время вещания, которое все зачарованно слушали, недоумевая, что происходит, мне пришлось свалить с ног на своем пути нескольких человек и даже пригрозить одному парализатором, когда тот хотел остановить меня. До ушей то и дело доходили слова Елены, смысл которых я никак не улавливал.
Остановился я только тогда, когда здание вокзала осталось далеко позади, так что можно было видеть только его стеклянную крышу, в которой размытыми пятнами отражался неоновый свет с улицы города, лишенного солнца.
— Да что на тебя нашло?! — Пытаясь отдышаться, воскликнула Елена, когда я выпустил ее руку и сел прямо по центру дороги. — Кто это только что говорил с телевизоров?
— «Сыны прошлого» — они же ясно сказали, кто они.
— Почему ты…
— Нельзя медлить. — Выдохнул я, поднимаясь с земли и готовясь к очередной пробежке. — Нам надо…