— Эх, Ант, Ант! Я тебе гарантирую, что не все. Творческие люди вроде тебя страшно боятся показаться некомпетентными, не разбирающимися в истинной поэзии, за которую ты выдашь эти «стихи». Вот такие тебе подобные будут по крайней мере помалкивать.
В Сквере Творчества, когда мы туда перепухнули, уже собралось десятка три поэтов. Они читали стихи о покорении вершин, изобретении новой онтроники и силе человеческого духа.
— Привет, Ант! — дружелюбно поздоровалась знакомая рыжая девушка, за которой неотрывно следовал молодой атлет. — Написал что-нибудь? Давай, почитай, просим!
— Просим, просим! — зашумела толпа поэтов. Ант тут, видимо, выступал в роли мальчика для битья, судя по снисходительным улыбкам поэтов.
Перед Антом расступились, и он взобрался на возвышение в центре сквера. Тряхнув длинными волосами, он с поэтическим подвывом вдохновенно прочёл ту галиматью про «валалум», которой я научил его час назад. Слова он, разумеется, переврал, но эффект был достигнут. Толпа поэтов в замешательстве замерла. Кто-то неуверенно хихикнул, но тут же замолк. Воспользовавшись всеобщим замешательством, я громко зааплодировал в гордом одиночестве, продрался сквозь толпу, вскарабкался на возвышение и порывисто пожал руку поэту.
— Дорогие друзья! — пафосно обратился я к толпе. — Нам с вами довелось жить в счастливую эпоху! Эпоху рождения нового направления в поэзии! Мы стали свидетелями зарождения сумбуризма!
— Но ведь это чушь! — выкрикнула из толпы рыженькая. — Это не стихи!
В поисках поддержки она оглянулась на атлета, и тот расправил плечи. Я с показным сожалением глянул на парочку и обратился к девушке:
— Девушка! Вы хотите быть преградой настоящему искусству? Откуда вы знаете, какой должна быть настоящая поэзия? Вы ведь свободные личности, — воззвал я к толпе, — а для полёта творческой мысли не должно быть ограничений, правил и преград. Сколько известно случаев в истории, когда творцы, не понятые толпой, умирали в неизвестности. И лишь через сотни лет потомки понимали, что загубленные таланты творили шедевры!
— Причём тут шедевры! — не сдавалась рыжая. — Это же набор звуков, а не шедевр!
Но куда этой коммуноидной девахе тягаться с дилапером, который по демагогии получал в университете одни пятёрки!
— Да, действительно, кому-то так может показаться. Обезьяне вообще любые стихи покажутся набором звуков, — сказал я под неуверенные смешки, — но это не значит, что стихи плохие. Дело в обезьяне.
Я заметил, что атлету не понравилось сравнение девушки с обезьяной. Он потемнел лицом и сделал шаг по направлению ко мне. Я поспешно добавил:
— Про обезьяну я, разумеется, образно.
В ожидании поддержки я обвёл глазами поэтов и заговорил громче:
— Но ведь мы — не обезьяны. Мы должны смотреть в будущее. Сумбуризм — это наиболее естественное направление в поэзии, ибо сам космос возник из хаоса, сумбура. Так и в стихах Анта, в сумбурных на первый взгляд звуках, я ощутил свежее дыхание грядущего. Я увидел грандиозные картины покорения Вселенной, родные росистые зори, милые цветущие луга и журчащую речку, текущую среди густых трав.
На мужественном лице атлета я прочёл сомнение:
— Правда, Леда, что-то в этом есть… — пробормотал он, обращаясь к рыжей. — Вроде как речка…
— Да что ты понимаешь, Лим! — рассердилась девушка, почему-то не услышав в «валалуме» росистых зорь. — Какая речка?! Набор звуков нам пытаются преподнести как новое направление в поэзии!
Но к моему великому удовлетворению на лицах некоторых поэтов я прочёл сомнение. Они усиленно искали рациональное зерно в прочтённой ахинее. Мощная штука — синдром поиска глубинного смысла. Свойственный интеллигенции, он заставляет искать потаённый смысл в любой абракадабре.
Закончив выступление, я спустился с возвышения и перевёл дух. Ко мне немедленно подскочил моложавый человек с такими хитрыми глазами, что я вторично обрадовался. Типаж прощелыги, как и диссидента-неудачника, для дилапера — тоже находка.
— Я — Герт, — преставился он, не глядя в глаза. — Визунист. Очень сегодня интересная новость получится!
Он от радости потирал ладошки. Мне стало ясно, что визунист — это вроде нашего журналиста, формирующего новостную ленту в визуне.
— Заголовок нужен броский, — посоветовал я. — Что-то вроде «Скандал в Сквере Творчества» или «Непонятый гений бьёт первым».
— Замечательно! Я подумаю, забредыш, — пообещал Герт, вдохновившись. Интересно, как тут с первого взгляда определяют, что я — из другого мира?
К нам подошёл раскрасневшийся от лёгкого скандала поэт, и визунист обратился к нему:
— Ты молодец! Сенсация! Мне страсть как надоело писать об открытии новой выдумницы, показателях матэргостаний и прочей тоски. А тут — взрывная новость! Потрясающая!
— Надо обязательно сообщить, — поддержал я визуниста. — Люди жаждут свежего, нового. Это и есть выражение свободы слова.
Немного подумав над этой фразой, визунист восторженно выдохнул:
— Как это верно сказано! Свобода слова!