Несмотря на невероятные возможности, предоставляемые темпоральными прыжками, чаще всего они использовались с сугубо утилитарными целями, во избежание парадоксов времени, вызываемыми сверхсветовыми скоростями космических кораблей. Возможность прыгнуть назад на несколько лет сразу после выполнения заказа позволяла существенно экономить на оперативных расходах, и все это работало на повышение прибылей корпорации, которой руководил Хелайн.
Забавно, что возможность повелевать неумолимым временем, о которой так долго мечтали поэты и писатели всех без исключения разумных цивилизаций, в конце концов обернулась способом извлечения дополнительной прибыли. С другой стороны, это было единственно разумно, а значит, неизбежно.
Он прыгал в прошлое, близкое и совсем далекое, с целями как простыми и ясными, так и запутанными, смысл которых от него ускользал. Однажды с помощью гравитационной пушки он сбил космический корабль, который как раз входил в атмосферу неизвестной кислородной планеты, тот упал в тайгу и поджег ее. В другой раз вколол сильный галлюциноген шестерке туристов, ночующим на заснеженном перевале. Уничтожил какой-то редкий вид вьющихся растений в душных, пропахших порохом джунглях. Все это было странно, иногда противно, но обычно не слишком сложно.
— Но как же эффект бабочки? — спросил он как-то у Хелайна. — Изменения в прошлом неизбежно затронут настоящее. По крайней мере, так это всегда объяснялось. Объяснение было ошибочным?
— Не совсем, — протянул Хелайн. Он полулежал на кушетке, протянув ноги на специальный стульчик, и курил длинную папиросу. Витиеватый дым не поднимался к потолку, а отчего-то витал вокруг его обряженной в восточный халат фигуры. — А может, и да. Так сразу не объяснишь.
В вязком воздухе исступленно били крыльями бабочки и парили лепестки роз. За пределами их шатра кто-то, кажется, пел что-то тягучее низким вибрирующим голосом, по стенам ползли тяжелые тени.
— Мир меняется, — сказал наконец Хелайн. — От наших путешествий во времени — да, конечно. Каждый раз. Другое дело, что эти изменения не особенно влияют на Вселенную. Не тот масштаб. Понимаешь?
— Нет.
— Ну… если ты прыгнешь в прошлое и убьешь изобретателя сверхсветового двигателя до того, как он его придумает, то эту чертову железяку все равно изобретут. Не в тот год, так чуть позже. Если зарезать какого-нибудь Калигулу, на его место придет точно такой же ублюдок с похожим именем. Если отправить во времена Второго Рима десяток современных винтокрылов или армейский артиллерийский батальон, или даже целую чертову армию — не изменится ровным счетом ничего. Время чудовищно устойчиво, парень. Оно бесконечно, бескрайне — и плевать хотело и на тебя, и на всех остальных. Оно поступает так, как считает нужным, давит массой, выворачивает нам руки. Все произойдет как должно произойти — но мы можем самую чуточку повернуть форштевень этого неповоротливого ледокола. Совсем немного изменить ситуацию в нашу пользу.
В тот раз он не убедил его, конечно — такие вещи вообще требуют долгого осмысления. Но Доктор не торопился. Он продолжал путешествовать по несущему в никуда свои воды Стиксу.
Один случай особенно запомнился Доктору. Он попал тогда в странное место — на этой планете, кажется, не было смены дня и ночи, да и светило не просматривалось сквозь толстый слой грязно-сиреневых облаков, стелящихся низко-низко над каменистой, пустой землей. По разрушенным храмам на горизонте бродили гигантские свирепые вихри, а наэлектризованная реальность словно кровоточила, сочилась неизвестной фосфоресцирующей жидкостью, благоухала эфиопским ладаном.
Везде были люди. Некоторые стояли, другие обессилено лежали на обломках скал и самодельных циновках, но большинство занимались чем-то, на первый взгляд бессмысленным. Кто-то хлестал своих соседей плетками свитыми, кажется из бесконечного количества извивающихся жил, кто-то, отдуваясь на манер лошади и держа волосяной хомут языками, волочили за собой плуги, бессильно цепляющие мелкие камешки. Доктор заметил также тех, кто, стоя полностью обнаженными на четвереньках, что-то вынюхивал в грязных прибрежных камышах. Эти казались самыми занятыми. Влажная каменистая земля была разделена столбами с колючей проволокой на неравные квадраты со слабо мигающими маяками, темный воздух разрезали лучи прожекторов с вышек, установленных где-то высоко наверху, на скалах.
— Что это за место? — услышал он вопрос, произнесенный его голосом.
— Мы называем его Наракой, — рядом откуда-то появился гигантского роста человек с головой быка. — Провинция небесного света, где тьма ночи сверкает непроницаемым светом холодного ада, наше последнее прибежище. Последний тающий оплот на самом краю весны, где во всепожирающей пустоте зависли мы все. Но если говорить проще, то это крупнейший в известной Вселенной приемник-распределитель. Уважаемый Яма, нас предупредили о вашем прибытии.
Жесткие губы животного были не приспособлены к человеческой речи, но слова, между тем, доносились вполне отчетливо. Доктор нахмурился.
— Я не…
— Наша истинная сущность давно потеряна в череде гортанных слов, и в ход пошли новые имена. Я мог бы назвать вас Ддавэром, или десятком других, но разве это изменит простой факт того, что вы здесь? Не будем терять попусту времени — здесь это не приветствуется, возьмите только это оружие, я захватил его с собой. Порой в этих местах бывает неспокойно.
Быкоголовый протянул Доктору энергетический стек с громоздкой батареей подзарядки, украшенный тускло блестящими кольцами, и надел ему на голову золотую маску с длинным носом, напоминающим клюв стервятника, и мощным светодиодным фонарем, похожим на красноватый драгоценный камень.
— Где мы находимся? — Доктор позволил себе повторный вопрос, когда они миновали изрядную часть пути на черной мощеной дороге. Его спутник широко шагал впереди, иногда разгоняя с дороги несчастных, тянувших к нему иссохшие руки. В воздухе слабо потрескивали серебристые электрические разряды.
— Вы не догадались? Полагаю, можно сформулировать так: коллективное бессознательное людей способно на самые мрачные шутки, и когда много лет назад человечество вырвалось наконец с Уратхи и получило власть над нематериальным, лучше бы оно подумало тогда как следует. Впрочем, не имеет смысла сожалеть о неизменном. Гораздо интереснее ваша задача здесь, уважаемый Янь-ло.
Доктор понял, что это опять обращались к нему.
— Мой брифинг был весьма кратким. Я должен забрать отсюда некого… заключенного, если я правильно понял. Координатором на месте должны выступать вы, это соображения безопасности. Как мне следует обращаться к вам?
— Молох. Это имя легко запоминается. Ситуация следующая: в Сумрачных садах, это уже недалеко, содержится сейчас некая… личность. Ваша задача — изъять ее и доставить заказчику. Учетом и распределением мертвых душ заведую здесь я, так что проблем с аудитами не будет.
— Мертвых? — до Доктора наконец дошло очевидное.
— Верно. Здесь у нас, как вы можете видеть, некое скопище их. Большинство хранится без дела, но иногда бывают крупные заказы для нужд энергетики или, скажем, формированной колонизации новых миров. Тогда обращаются к нам. Место выглядит непрезентабельно, но здесь есть много плюсов — например, вы совершенно незаметно для себя уже выучили местный язык, на котором мы и разговариваем уже около часа.
— Вавилонский дух?
— Лучше. Здесь хранятся сознания лучших лингвистов Вселенной и все составленные ими словари, включая демонические. Мы скопировали их в электронное облако и подключаем по мере нужды к сознанию новоприбывших. Однако мы пришли.
Нужное им скопище было расположено, очевидно, в более жаркой части этой планеты под морем. В сопровождении духов, похожих на мохнатых собак с красной шерстью, в ту сторону направлялись неприкаянные души мужчин и женщин, детей и одушевленных программ. Место их заключения ужасно воняло, несчастные сидели по пояс в нечистотах, по ним ползали насекомые и паразиты, а сгрудившиеся вокруг белолицые дикари в звериных шкурах с хохотом кололи их вилами.
— Пару дней назад у нас протекли черные цистерны, — извиняющимся тоном сказал Молох. — Антисанитария жуткая, обычно такого не случается.
Перед тем, как войти туда, они миновали еще один глубокий разлом — внизу плясало голубоватыми огоньками колдовское пламя, а душами ведали мускулистые силачи, передвигающиеся на вывернутых назад ногах с конскими копытами. Заключенным перевязывали крепкими веревками горло, руки и ноги, кололи штыками бока, клещами сжимали сердце и печень, маленькими кусочками вырезали сердца, били по коленям, выкалывали глаза и сдирали кожу. Даже смотреть на это было больно.