Олалья испугалась и вскочила было на ноги, но Ансельмо с силой дёрнул к себе, наугад ловя чужие губы. Казалось, прошла вечность, пока оба опомнились и дали друг другу передышку. Олалья порозовела, нежные губы припухли, дыхание сделалось ровным и глубоким.
— Лало. — Анельмо прижал белокурую голову к груди, уткнулся в растрёпанные волосы. — Прошу. Мы вместе, сколько я себя помню. Я не представляю, что буду делать без тебя. Ты ведь знаешь, я всё ради тебя сделаю. Я буду заботиться о тебе, защищать. Если хочешь, я буду…я… — он поднял голову девушки, вновь горячо поцеловал, но та отвернулась.
— Я не звала тебя на помощь. Мы друзья, Йемо, но Стюр… Ты думаешь, я ополоумела. Пусть так, но это моя ноша! Послушай, на моих глазах женщин и девочек в деревне брали и насиловали, как скот. Те, кто выжил, убили себя. Когда вы переодели меня монахиней и укрыли в обители, злая участь меня не обошла. Но… я уже знала, что меня ждёт и нашла в себе волю выстоять. Да, он взял меня силой, но боли и страха во мне не было. Лишь смирение, которому учит нас Всевышний. В конце я много часов пролежала в одиночестве, словно целую вечность. Я думала об испытании, которое послал Господь на мою долю. Сознают ли эти звери с севера, что творят? Быть может, Стюр не виновен, а всего-то был избран тем, кто исполнит предначертанное? Или я сама своей беспомощностью и маловерием принудила его к греху? Отчаяние во мне боролось с чем-то смутным, неосознанным. Когда ты пришёл, мою душу уже сжигала дьявольская страсть, ведь Стюр… Он стал моим в ту ночь, теперь эта связь неразрывна.
Ансельмо с презрением отпрянул от подруги:
— Какой бред! Оправдывать беса, надругавшегося над тобой же… Твой мотив нехитрый. Думаешь, красота и порода указывают на достойного мужика. Да, в природе сильные самцы дают потомство самкам. Но ты не животное! Ты не знаешь такой вещи, как любовь.
— Нет, я знаю. Я люблю тебя, как брата. Стюр возжёг во мне любовь другую, любовь к мужчине. Да, он красив и силён… и не так жесток, как ты думаешь. Да и я не монашка, что презирает всякую похоть! — Олалья закусила губу, жалея о брошенных словах. — Ты прав, это безрассудно, но это сильнее меня. Сейчас нет никого и ничего, что я хотела бы сильнее! В конце концов, я имею право выбрать прощение, а не ненависть!
— Я не верю в такое милосердие. Он просто лишил тебя разума.
— Тогда нам не о чем толковать.
«Ты передумаешь, Лало», — обещал себе Йемо, устало закрываясь ладонями. Все её безумные порывы от лукавого, но Бог спасёт её, если молиться усердно. Этим брат Ансельмо и занялся, сжимая крест в сомкнутых пред собой руках.
Альгвасилы — местные гвардейцы — продержали город недолго. Половину налётчики мигом обескровили, половина укрылась в укреплённом замке алькальда. Гундред приказал повременить с избиением горожан и поджигательством домов, но в пару— тройку пальясо всё ж запустили факелами — надо ведь как— то заявить о своих намерениях. Всё многочисленное войско норманнов сосредоточилось у стены замка. Наверху появились лучники, посыпался град стрел. Викинги прикрывались щитами, но, ясное дело, долго так продолжаться не может. Галисийцы еще не заперли ворота, в самом проёме под прикрытием лучников сражалась горстка альгвасилов, настигнутых язычниками. Захватчики теснили врага со всей мощью, под острыми секирами так и летели руки, ноги да головы, но лучники, мерзавцы, кололись своими стрелами без остановки.
— Держать строй! — ревел Гундред, размахивая между делом своим громадным мечом. — Не дать опустить герсу! Все к воротам! К воротам, сукины дети!
— Отец! — сквозь толпу пробилась взмыленная Тордис. В руках щит и секира. — Это самоубийство! Если мы…
Воздух сотрясся от страшного гула: «Р-р-р-ра!» Шеренга берсерков разом толкнула щитами обороняющихся альгвасилов и прямо по ним двинулась в проём замковых ворот. Гундред ринулся за ними, приказывая задним рядам немедленно бить по лучникам, а передним — удерживать ворота любой ценой. Но как только ярл прорвался ближе к стене, перед самым носом рухнула неподъёмная деревянная решётка, ломая кости тем, кто не поспел укрыться в проёме. То же произошло и с мужчинами, проникшими на территорию замка. Стражники обрубили канаты на герсе.
Но самое страшное впереди. Оказавшихся в западне между решётками стали обстреливать из маленьких стенных бойниц. Стрелы сыпались отовсюду: справа, слева, сверху… Те, кому повезло оказаться посередине, мигом попадали замертво. Оставшиеся в живых судорожно оглядывались по сторонам, точно загнанные волки. Стюр, прижатый к внешней решётке, разглядел среди прочих Йормундура — сердце так и упало. Тот метался, как остервенелый, не понимая, что творится вокруг. К внутренней решётке подошла группа альгвасилов с копьями, растерянных нормандцев закололи, как свиней. Горстка самых стойких увязала ногами в крови и трупах товарищей. Йормундуру и тут посчастливилось уцелеть, хоть он и стоял прямо у внутренней решётки. Под самыми ногами кто-то хрипел, хватал за сапоги. Один из галисийцев вновь поднял копьё, прицельно ткнул в северянина. Йормундур взревел: остриё задело бок. Исступлённо сунул руку в решётку, силясь схватить негодяя…
Он не ощутил боли: ярость берсерка притупляет чувства. Йормундура поразило увиденное. Какая-то секунда: вот его рука тянется вперед…и вот её отсекают. Голова разрывается от шума: «Этого не может быть. Не может. Не может. Это не правда». Но всё более чем наяву. Откуда-то появился Стюр, дёрнул назад, руки тотчас отыскали какие-то куски полотна, стали скручивать жгут… Все что-то кричали, но Йормундур как будто оглох от набегающих мыслей. Штаны насквозь промокли от крови, в глазах потемнело, мужчина уже не понимал, стоит он или лежит, жив он или мёртв.
В это время Стюр, не помня себя, пытался унять страшное кровотечение и между тем, срывая связки, вопил о помощи:
— Гундред! Гундред! Поднимите бесову решётку! Скорее вытащите нас!
Дерево треснуло под ударом секиры. Тотчас посыпались другие — так щепки и летят! Тем временем лучникам на стене пришлось худо: викинги забросили верёвки на крюках, приволокли осадочные лестницы и уже вовсю лезли на стену, что твои тараканы. Внешнюю решётку тоже подцепили верёвками, дружно дёрнули один раз, другой, третий, а там зараза и поддалась. Бездыханного Йормундура вытащили наружу, Стюр и пара других парней взялись отнести раненного на драккар. Кто-то привёл лошадей, Йорма, как мертвяка, взвалили на самую крепкую и помчались в гавань, что есть прыти.
Когда на корабль поднялись орущие викинги, Ансельмо крепко спал в обнимку с Олальей. В глазах зарябили жёлтые огоньки, уставшая плоть не слушалась. Хотелось рухнуть обратно, но вокруг мелькали какие-то люди и уходить, очевидно, не думали. Успокоив проснувшуюся девушку, Ансельмо вылез из-под плаща, сел, оценивая ситуацию. Голова вдруг похолодела. По мосткам и до самой жаровни тянется лужа крови. У одного из бортов сидит Йормундур: голова опущена на грудь, взлохмаченные волосы закрывают лицо, одна рука держит другую. Тут юноше подурнело: правую кисть начисто отрубили.
За мгновенье мир словно с ног на голову перевернулся. Ансельмо почувствовал себя таким скверным, таким жалким, как никогда не чувствовал. Чёртов глупец, он желал Йормундуру, своему спасителю, зла — и вот что произошло! Вот чего он добился!
Один из воителей накалял лезвие меча над огнём.
— Йорм, только держись. Заклинаю тебя именем Водана, мужайся! — Стюр грубо поднял раненному голову, сунул меж зубов какую-то деревяшку и махнул воину, нагревающему меч. Тот приблизился, обливаясь хладным потом. Стюр и ещё один викинг крепко схватили Йормундура по обе стороны, изувеченную руку подняли, сжимая особенно крепко. Раскалённая сталь с шипением прижалась к ране.
Йорм ревел, невзвидев света. Казалось, он хочет перекричать дальний шум битвы. Вот-вот нечеловеческая боль отпустит, как вновь адское пламя жрёт тело заживо. С каждым новым криком Ансельмо с силой сжимал рубаху, точно сердце вырвется из груди. Стало до того дико, до того жутко! Парнишка достал из-под рубахи деревянный крестик, сжал что есть сил, губы лихорадочно зашептали «Pater noster». Йормундур кричал.
Когда всё закончилось, над городом взвился столп пламени, обагривший небо и землю. Кто-то из викингов сказал, что это пылает взятый замок алькальда, а нечистые силы теперь роятся в клубах дыма, унося души альгвасилов с собой. Стюр остался на драккаре и сейчас горбился над очагом, поддерживая огонь как будто в полусне. Он воздал хвалу Водану, что тот сохранил жизнь Йормундуру, и больше не промолвил ни слова.
Солнце ещё не встало. В городе одна за одной вспыхивают соломенные крыши пальясо. Волны бьются о каменную пристань, корабли поскрипывают. Открыв глаза, Йормундур не сразу сообразил, какой нынче час и сколько прошло времени. Он лежит на спине, укрытый меховым плащом, под головой что-то тёплое, лба касаются чьи-то чуткие пальцы. Ансельмо (а это именно его колени и его перста) бережно приподнял голову хозяина, поднёс чашу с вином. Йормундур хотел придержать сосуд, но вспомнил, что руки-то у него нет.
— Давай. Глоток. Тебе не помешает — столько крови потерял. И боль немного отпустит. — Йорм заметил в глазах мальчишки слёзы, но говорил он ровно.
Норманн выпил всё до дна, голова упала обратно на колени.
— Почему Водан не забрал меня к себе в медовый зал? Почему сделал калекой?
— Таким тебя сделали враги. — Ансельмо вновь вспомнил свои прегрешения, запнулся. — А Водан тебя спас.
— Зачем? — викинг тупо глядел в звёздное небо, синие глаза пусты и безжизненны. — Я даже не смогу отомстить за себя. Даже если возьму топор в левую, не смогу прикрыться щитом. Я теперь…не воин. Я никто.