Как только настала глубокая ночь, я выскользнул из дома, стараясь при этом оказаться незамеченным, мне бешено везло, словно сама фортуна шла за мной. Дворовые собаки не обращали на меня внимания, отряды, что патрулировали улицы с факелами, меня не слышали, а на небе в нужный момент появлялась туча, скрывая мои перебежки по улице в темноте от всевидящей луны. Стена высокая, три с половиной метра, и ее не перепрыгнуть, но с грехом пополам забраться на нее я все же сумел. Безумие, я иду напролом, но эта вонь становилась все сильней и сильней, она бесила меня, затуманивая разум. Я понимал, что это опасно, меня могут там убить, ведь я подобно вору крадусь в ночи по чужому дому.
Словно тень я скользил к небольшой низенькой постройке внутри внутреннего двора, откуда словно река лилась эта тошнотворная вонь. Добротная низенькая дверь была незакрыта, она тихо скрипнула, отворяясь и, проскользнув внутрь, я увидел их.
Их было трое, двое чернобородых мужчин в белых одеждах с широченными плечами, они были молоды, но могучи, одежда не могла сокрыть ту мощь, которой одарила их природа. Они сидели на полу в темноте и молча смотрели на меня, они сидели практически не шевелясь, потому то я вначале и предположил, что в этом доме никого нет, не было слышно ничего, они не издавали не единого звука. Луна выглянула из-за туч и осветила меня, при этом внеся немного света внутрь дома, тем самым показав мне третьего человека. Он был весь в черном, усталое, замученное горем лицо было видно в свете луны. Из его глаз текли слезы. Красные, уставшие глаза смотрели на меня без интереса, его уже ничего не волновало. Передо мной был тот самый кузнец, что еще днем провожал меня взглядом. У чернобородых что-то блеснуло, и я увидел, как они обнажили ножи. А меж тем за их спинами за сокрытой занавеской всхлипнул женский голос. Я шагнул вперед, шаг за шагом я приближался к кузнецу, посмотрел ему в глаза и ободряюще улыбнулся.
— Я постараюсь помочь. — И твердо шагнул к источнику вони за занавеской, игнорируя блестящие в лунном свете ножи чернобородых, что были готовы пустить сталь в дело.
Конец главы.
Глава пятая часть третья
Задвигая за собой занавеску, я обреченно вздохнул, хуже и быть не могло. Это жена кузнеца, оттуда и слезы на его лице, ее белые одежды, измученное лицо и бледная кожа, все указывало на то, что там, рядом с кузнецом, сидят ее братья, у них были схожие черты. А сидят они во тьме безмолвно, потому что ждут. Ждут, когда ее дыхание остановится, она уже была обессилена и ее часы сочтены, еще немного и паразит окончит свою работу. Если бы я появился здесь раньше хоть на пару недель то смог бы ее спасти, напоить серебром, найти травы с нужными свойствами, да хотя бы десяток рун наложил и паразит сбежал бы из её тела, но я опоздал. Осложнялось все еще и тем, что я не мог спасти ни саму женщину, ни ее еще не родившегося ребенка. Потому то вонь и была такой сильной, что паразит питался сразу двоими, а как я знал, нет ничего вкусней для этих бестелесных тварей как новорожденный.
Я смотрел на женщину и не знал что делать, беглый осмотр показал, что ее поили серебром, которое не любят эти твари, а все тело было просто устлано серебряными пластинами. Под которыми уже были видны пятна, что появляются при отравлении серебром, но все тщетно, тварь воняла, но не собиралась покидать свою жертву, хоть местные и знали многое о бестелесных. Я знал о них больше, утукку, как называли их шумеры, те еще злобные твари, и против них была создана масса артефактов, но они были там, на Земле, а мне эти артефакты нужны были здесь и сейчас. Занавеска колыхнулась, и к нам вошел кузнец, он сел около меня на колени и развернул небольшой сверток, что держал в руке. Небольшой изогнутый кинжал, на лезвии которого нанесена тонкая полоска серебра. Ритуальный кинжал. Именно это было орудием последнего шанса, вонзить в женщину кинжал, надеясь, что сплетенный с ней бестелесный также умрет, но гарантию такой способ не дает.
Маленький кинжал, что в руке кузнеца казался и вовсе игрушкой, должен был оборвать две жизни. Ребенка не спасти. Кузнец, как и я, молчал, лишь изредка посматривая на меня, и я понимал почему. Когда ты находишься в пучине отчаяния и надеешься на чудо, тебе без разницы во что и в кого верить, главное чтобы она выжил. А тут вдруг входит странный человек, которому нужна именно больная беременная женщина, и кто знает, вдруг он поможет.
— Тут уже не помочь. Она слишком слаба, и если даже я попробую выжечь бестелесного пламенем, то пламя все равно убьет двоих. Её и ребенка. — Кузнец слегка привстал с колен. Время пришло, женщина начала полностью угасать, я смотрел на происходящее, словно это происходило в другой реальности. Любящий муж вынужден собственными руками убить свою любимую и еще не родившегося ребенка.
— Ну уж нет, не в мою смену! — воскликнул я, ударом плеча отталкивая кузнеца, а правой рукой выхватывая один из своих ножей. Безумные глаза кузнеца смотрели на меня, а я, взрезав себе вены вдоль руки, этим же ножом резанул по ладони женщины.
Приложив ее ладонь на своё истекающие кровью предплечье, я начал ждать, пусть бестелесные и вечно голодные, но эта женщина уже не вкусная и отравлена серебром, а я молод и полон сил. Сейчас моя кровь должна сработать как приманка, и когда он переместится в меня вот тогда-то и повоюем. Я слышал о подобных случаях, только не припоминаю, чтобы такой смельчак выживал, когда отожравшаяся мощная тварь пускала свои корни в пышущее энергией тело.
— Ну давай, иди ко мне! — прокричал я, видя, что тварь и не думает отпускать напичканную серебром жертву, а женщина прямо на глазах ослабевала все сильней и сильней. — Вот он я, вкусный, молодой, возьми меня, пожри меня!
Боль. Печать проявилась и стала изменяться, руны, нанесенные на кожу, пришли в движение, каждое перемещение и изменение одной из рун отдавалось болью. Но я не мог позволить боли разорвать контакт рук и наших ран, и вот, когда руны, наконец, остановились, они уже были практически не читаемы, и только по очертаниям я догадался что там, в этой хаотичной структуре проглядываются две никогда несвязанные руны. Вкусный, жертва.
Я почувствовал его, он сперва запустил в мою руку часть себя, проверяя, насколько я вкусен, и вот, наконец, он решился и полез в меня, перетекая из женщины и ребенка, и был он огромен и голоден. Он словно облизывал меня изнутри. Он радовался тому что сейчас находится во мне. Омерзительная тварь сразу начала тянуть из меня силы даже полностью не переместившись, словно проверяя, вкусный ли я и стоит ли ему переходить в новое тело. Когда он начал ускоренно перемещаться я начал чувствовать его мысли, ему нравилось выпивать живительные силы из новорожденного, и хоть его жгло серебром, но он продолжал пить, полностью растворяясь в эйфории. Он был почти сыт, когда почуял что есть более вкусная пища. Недоумение его было сильно, казалось бы, что могло быть вкуснее нежного, еще не рождённого дитя, но он поддался соблазну.
Отдернуть руку было нельзя, он мог почувствовать неладное и тут же выскользнуть из меня, этого нельзя было допустить. Хоть женщина уже была на грани, но теперь у нее появился шанс, а эту тварь надо как можно скорее уничтожить, она опасна и уже скоро найдет себе партнера, после чего из нее хлынут сотни тварей. Когда я почувствовал, что он полностью переместился, я с трудом дрожащей рукой разорвал контакт с рукой женщины. Сил не было, хотелось закрыть глаза и уснуть, я знал, что это из-за твари, которая сейчас наслаждается внутри меня новой пищей.
— Пламя Чистоты, — тихо произнес я и правая рука начала краснеть. Пламя не могло вырваться изнутри, а тварь впала в панику, ее начал пожирать носитель. Оно хотело сбежать, но пламя, уже разгоравшееся внутри, мертвой хваткой схватилось за нечистую тварь. Бестелесный взвыл от боли, но так просто умирать он не собирался, если носитель вредит, это значит что его пора убить.
Когда я, превозмогая боль, встал, кузнец со страхом смотрел на посветлевшее лицо спящей жены, не обращая на меня внимания. Шаг и я вышел из-за навески, но двое братьев в белых одеждах стояли с обнаженными ножами, мешая мне выйти из дома. Они не понимают, что из моей руки вот-вот хлынет пламя, они попросту не могут понять, что мне срочно надо обезопасить этих людей от пламени. Никогда не знаешь, кого оно посчитает нечистым, а кого не стоит даже обжигать.
— Хатсо исюко браго! Сайтко ри! — взревел за моей спиной кузнец, и этих двоих, преграждающих мне выход наружу, словно разметало к стенам, а я продолжил свой путь. Качаясь, подвывая, я пытался контролировать пламя, что то хотело затухнуть, то пыталось вырваться через мои глаза, выжигая все при своем выходе наружу. И вот как только я вышел на середину двора, пламя вырвалась из руки и начало свой путь, захватывая все больше участков моего тела. Я упал в пыль, ноги отказали, тварь внутри всеми доступными ей способами старалась убить меня, но молодое и здоровое тело сопротивлялось. Бестелесному не хватало времени, а боль от пожирающего его пламени чувствовал даже я. Кузнец выскочил из дома и смотрел на меня и на то, как освещаются белым пламенем окрестности.
— Хатсо исюко браго! — ревел в ночи голос кузнеца, из домов начали выглядывать люди и, слыша кузнеца, стали повторять за ним. — Сайтко ри!
— Хатсо исюко браго! Сайтко ри! — Доносилось со всех сторон, кричали и стар и млад, и я понимал, что они кричат.
— Убей тварь! Пожирающую детей! — кричали люди. Кричал и я, пламя полностью объяло меня, а внутри верещала тварь, что начала молить о пощаде даже не понимая значение этого понятия, оно хотело жить, но у меня не могло быть пощады для подобных существ. Когда последний клочок твари был поглощён пламенем я начал проваливаться в сон, а пламя, что пожрало столько энергии твари, и не думало затихать. Оно объяло всего меня, но не стало вредить, а начало тянуться к небу к таким близким по цвету звездам. А со всех сторон доносилось многоголосое «Хатсо исюко браго, сайтко ри». Я был обессилен и даже не заметил, как отсутствие боли усыпило меня.
Сколько я проспал мне было не понятно, могло пройти как пара часов, так и несколько суток. Радовало что открыв глаза я оказался не в яме или какой-нибудь тюрьме, а в довольно хорошо обставленной и светлой комнате, где была кровать, стол и сундук. Мои вещи вместе с оружием лежали в углу, и небольшой сверток постиранной одежды, снятой с убитых мною бандитов, был немедленно мною одет. Удивило то, что сам я также был чист и, по всей видимости, протерт тканью, что убрала с меня грязь. Выскользнув наружу через окно, я посмотрел на утреннее солнце и с грустью направился к воротам, стену мне с такой слабостью не одолеть. Не успел я открыть ворота, как рядом со мной упала тяжеленая кувалда, а сзади разъяренным зверем орал кузнец.
— Хиуся с эбасто! Прарву оыда! — Стремительным ветром он понесся ко мне, а я встал на месте в шоке. Мне казалось, что я начал понимать его слова, по крайней мере, смысл их мне был понятен. Возможно всему виной бестелесный, шумеры считали, что утукку это души подлых людей, и могло ли то, что он умер во мне, помочь мне с языком? В принципе такие сущности применялись высшими как информационные шпионы, подселяя бестелесных в нужных высшим людей. Смотря на несущегося на меня кузнеца я невольно хотел было защищаться, но в последний момент остановил свою руку, что уже сжала черный обсидиановый осколок.
Подскочивший кузнец схватил меня за грудки, словно пушинку оторвал от земли и начал трясти меня, крича, как я понимал, о том, какой я плохой человек, и зря пытаюсь уйти от людей, что так мне благодарны.
— Йосико, — раздался негромкий женский голос, от которого кузнец вздрогнул и опустил меня на землю, а из дома показалась она. Слегка бледная, немного худоватая для своего положения, но все же с прекрасным румянцем на щеках, с округлым животиком и с грозно подбоченеными ручками и не менее грозным взглядом, не сулившим ни мне, ни кузнецу Йосико ничего хорошего.
Как же я оказался не прав, мой желудок ликовал, немудренная каша с минимумом приправ еще никогда не казалось такой вкусной. Разговор за столом не складывался, и не только потому, что мы не понимали друг друга, Кайна следила за мной, а ее хмурые бровки показывали как она зла на меня и Йосико. Деревянная лопаточка в ее руках мгновенно превращалась в грозное оружие, готовое в любой момент проучить посмевшего оскорбить ее готовку разговором. После обеда я смог выяснить, что проспал я два дня и пришедший старец заявил, что я здоров, при этом он уважительно мне поклонился и что-то осуждающе проговорил, качая своей головой, облаченной в тюрбан. Также я смог выпросить у кузнеца пару шкур, на которых под заинтересованный взгляд и по охи и ахи Кайны, что следила за мной, чтобы я не «эбасто», то есть чтобы не ушёл, и восхищалась тем, что я рисовал. Когда я изучал руны, то открыл в себе, как мне казалось, бесполезный талант, мне приносило удовольствие рисовать простым карандашом или углем. И что удивительно, это у меня выходило неплохо и с первого взгляда было понятно, и по моему рисунку было понятно, что если встретишь нарисованное существо сперва стреляй, а уж потом подходи.
Рисовал я Эли, так как не знал, как найти ее и объяснить, кого именно я ищу. А так как эта тварь имела не одно обличье рисовал я ее в нескольких образах, и как огромную змеею, и как девушку, также как и змеедевушку, а потом тыкал в рисунок, произнеся ее имя. Йосико понял меня раза с пятого, и то когда Кайна все уши ему прожужжала про то, что надо найти именно Эли, а не просто «Гайну». Змеедевы оказались знакомы местным жителям, и вот тут-то и появились два брата близнеца в белых одеждах с большими ножами на поясах, которые, взяв рисунки, ушли спрашивать о змее по селениям и караванам. А вечером следующего дня они привели пятерых, что, как я понял, знали, где яблоки. Причем здесь яблоки я не понял, но Эли или похожая змеюка есть где-то в стороне еле виднеющихся гор. Весь день, ожидая подтверждения информации от других караванов, идущих из тех мест, я также потратил на рисование, но в этот раз я рисовал хоть и не самую красивую пару, но определенно одну из самых счастливых. Ох, сколько было претензий, причем не от Кайны, как я ожидал, а от Йосико, он все хотел выглядеть на рисунке огромным и страшно суровым, чтобы каждый вошедший в дом, увидев рисунок, содрогнулся от страха. Но все быстро кончилось, как только Кайна услышала как Йошики пытается мне объяснить что надо сделать. Забавно смотреть, как счастливы эти двое, это проявляется даже в маленьком скандале. К вечеру я все-таки смог закончить рисунок. Ну а ночью мной было решено покинуть столь гостеприимный дом. Меня бы не отпустили так просто, и потому было решено уйти ночью и тайно.
Заучив название селения и тайком собрав припасы, когда ночь накрыла поселок я вновь выскользнул через окно из выделенной мне комнаты, оставив на кровати большую шкуру с рисунком кузнеца и его прекрасной жены. Сразу за воротами меня встретила Кайна, она не стала ругать, а обняла меня и поцеловала в щеку. А на моей шее оказался какой-то сплетенный амулет, Йосико ударил меня в плечо, чуть не опрокинув на землю, и всучил мне небольшой сверток. Я хотел посмотреть, что в нем, но материализовавшийся перед моим лицом огромный кулак перед отсоветовал мне это делать.
С каждым шагом я отдалялся от молодой семьи, а на моём лице все ярче разгоралась улыбка. Пройдя через сотни схваток, я всегда был счастлив, когда удавалось вырвать у судьбы невинную чистую душу, мне не нужны были награды за это, жизнь такой Кайны для меня часто была дороже собственной, и не раз я рисковал, так, как в этот раз. Хотя в этот раз мне повезло, а печать, что так и застыла на странной комбинации «вкусный, жертва», меня не сильно то и беспокоила. Похоже, что Хаос что-то поменял и теперь печать, по всей видимости, стала не клеймом, а инструментом, только вот возможности осколка обелиска все еще не раскрыты.