«Золотой Тур» вблизи не выглядел человеком, скорее, причудливой помесью человека и паука, отлитой из броневой стали, но Гримберт считал, что ничего более прекрасного миру увидеть не суждено до Страшного Суда. Лучшие мастера империи, созванные им со всех концов света, создавали «Тура», кропотливо проектируя каждый узел и агрегат. Сам Папа Римский особой буллой высочайше соизволил разрешить графу Туринскому использование отдельных технологий из числа тех, что особо охраняются Святым Престолом, и одно только это стоило целого состояния.
Самые прославленные сталевары, кузнецы, пружинных дел мастера, калибровщики, лудильщики, точильщики и мастеровые тысячами стекались в Турин, чтобы принять участие в постройке, вымывая из графской казны золото быстрее, чем полноводный ручей. Общая стоимость «Золотого Тура», выраженная в золоте, потрясала воображение — за эти деньги можно было бы приобрести пару соседних графств, а то и сделаться герцогом. Но всякий раз, видя кислое лицо своего казначея, Гримберт вспоминал, что «Золотой Тур» — нечто большее, чем дворец или роскошный трицикл. Это было вложение в будущее. Он стоил каждого чертового потраченного на него асса и солида.
— Что за чертовщина, Гримберт? — спросил Магнебод хрипло, — Но ведь шпионы Лаубера в городе доложили…
— Лаубер не так безгрешен, как хочет казаться. Он считает себя хитрее прочих — и я позволил ему так считать целых тринадцать лет. Но сегодня его хитрость его и погубит.
Магнебод издал нечленораздельный возглас и Гримберту не нужны были чуткие уши «Тура», чтоб разобрать в нем злость и недоумение.
— Выкладывай! Я знал, что ты что-то задумал! Еще тогда, когда ты сцепился с тем рыцарем из графской свиты. Выкладывай!
Гримберт улыбнулся нетерпению Магнебода. Знал бы тот, сколько времени ушло на создание этого плана, растянувшегося на многие годы, сколько сил и золота… Старый рыцарь счел бы это безумием. Что ж, он имел на это право, будучи человеком совсем других воззрений и принципов, чем его сюзерен.
— Ничто так не распаляет, как свежая пощечина, от которой горит щека. Эту пощечину я и закатил Лауберу, вызвав на бой одного из его рыцарей и прилюдно унизив. Я хотел, чтоб Лаубер хорошенько вспомнил нашу вражду.
— Едва ли он ее забыл после всех этих лет…
— Лаубер умен, это верно. И осторожен, как змея. Он мог послушать уговоры Алафрида и заключить со мной временное перемирие, позволив участвовать в штурме Арбории на равных. Но это не входило в мои планы. Унизив его, я заставил Лаубера пересмотреть роли в выгодном для него и невыгодном для меня свете.
— Он взял себе самый сладкий кусок пирога, а на твою долю оставил горелый! — прогудел Магнебод. Он уже был подключен всеми нейро-штифтами к «Багряному Скитальцу», глаза закатились, обнажив пожелтевшие белки, мускулистые руки обвисли.
Сейчас он уже был частью доспеха, частью слепой механической силы, готовой рвать и крушить, но все еще сохранял человеческий разум.
— Неважно, какой кусок ты выбираешь, — поучительно заметил Гримберт, — Важно, кто печёт пирог. Этот пирог пёк я.
«Багряный Скиталец» шевельнулся всем своим трехметровым телом, присев на мощных гидравлических ногах и приведя в движения боковые орудия. Гримберт знал, что это чисто рефлекторные движения — механическому телу, питаемому заточенной атомной силой, не было нужды разминать члены, но человеческие привычки были сильнее.
— Тогда в нем должно быть до чёрта крысиного яда… — пробормотал Магнебод через громкоговорители луженым горлом «Скитальца», — Уж я-то знаю твою стряпню!
— Алафрид считает, что сведения об уязвимости Арбории Лауберу передали графские шпионы в городе. Вот только это не так. У Лаубера нет никаких шпионов в Арбории, хоть он и рад был бы их там иметь.
— Тогда откуда он взял все это?
— Ты помнишь мессира Виллибада, мой друг?
В подключенном к машине состоянии Магнебод был лишен возможности морщить лоб, но напряженный гул сервоприводов выдал напряженную работу памяти.
— Мрачный тип из графского знамени. Из тех, что нынче утром заявились в твой шатер.
— Совершенно верно. Надо заметить, что мессир Виллибад не просто приближенный к его сиятельству рыцарь, но и его доверенное лицо. Клеврет, советник и добрый друг. Граф Лаубер имеет склонность доверять мнению мессира Виллибада, о чем мало кто знает. Но так уж вышло, что я отношусь к тем, кто знает.
— Он передал своему сюзерену фальшивку? — недоверчиво спросил Магнебод, — Обманул его, заставив поверить в уязвимость юго-восточных ворот? Зачем бы ему делать это?
— По моей просьбе, — Гримберт коротко поклонился, наслаждаясь замешательством собеседника, — О нет, Виллибад в самом деле предан своему сюзерену. И всех моих денег не хватило, чтобы подкупить его. Но люди ошибаются, когда считают золото самой сокрушительной силой в мире. Видишь ли, мессир Виллибад тоже не безгрешен, как и его хозяин. Он отчаянно пытается прикрыть уязвимые места броней, но в какой-то момент я оказался быстрее. И хитрее.
— Ты выведал что-то о нем?
— Скажем так, ты бы удивился, мой друг, узнав, что человек, отдавший всю жизнь служению рыцарскому идеалу и многими почитаемый как беззаветный воин христианства, является средоточием таких грехов, что стань некоторые из них известны Святому Престолу, он рисковал бы не только лишиться рыцарского титула, но и половины нейронов головного мозга в придачу. Пользуясь этим, я оказался достаточно рискован, чтобы сделать мессиру Виллибаду предложение. А он — достаточно разумен, чтобы его принять.
— Ты заставил его переступить через свою рыцарскую клятву? — прогудел Магнебод. В рыке стальных голосовых связок Гримберту послышалась горечь, — Превратил верного слугу в своего пособника?
— Мне надо было подсунуть Лауберу фальшивку. Зато все остальное он сделал сам. Отправил меня на запасное направление, выбрав для себя то, которое счел наиболее удачным. Обманул сам себя. Он разобьет голову о юго-восточные ворота, в то время как мы без труда возьмем юго-западные и захватим весь город.
Рыцари Туринского знамени уже были изготовлены к битве, до шатров доносился лязг их гидравлики. Яркие гербы прикрыли маскировочными сетями, с голов сняли пышные плюмажи, орудия избавились от докучливых чехлов и нетерпеливо поводили стволами, будто ища цель в пустом предрассветном небе. Скоро у них будет много целей.
При мысли о штурме Гримберт ощутил царапающую изнутри горячку. Горячая кровь, проклятье предков, погубившее и его отца. Битву выигрывает тот, кто до последнего сохраняет хладнокровие и умение мыслить. Выстраивать идеальные комбинации и четко осознавать последствия. Сейчас ему как никогда нужна холодная голова. Подчинившись его жесту, Гунтерих почтительно поднес к его предплечью инкрустированный драгоценными камнями инъектор. Легкий коктейль из диазепама, баклосана, феназепама и еще каких-то снадобий епископской кухни. Гримберт с удовольствием ощутил, как делается холодным и собранным, а мысли смыкают шеренги, как гвардейцы.
«Багряный Скиталец» с лязгом проверил орудия главного калибра.