— Иначе ты бы сам уже пил вино из его черепа, а? — голос Алафрида стал едким, как уксус, Слушай внимательно, я сказал! Его величество считает, что эта история затянулась. Знаешь, никто не может похвастать тем, что читает его величество как открытую книгу, но я за долгие годы научился немного ориентироваться в его интонациях. Поверь, тебе бы не понравилось, с какой интонацией он это произнес. Вы в самом деле сумели утомить его — вы оба.
В наступившей тишине, душной от горящих в шатре благовоний, Гримберт услышал далекий рокот и лязг, доносящийся со стороны лагеря. Ему не требовалось выходить наружу, чтоб понять его причину. Боевые машины медленно оживали, сбрасывая с себя брезентовые кожухи, лязгали патронниками и нетерпеливо переминались на месте, проверяя железные члены.
— Я окончательно запутался, Алафрид. В какой роли ты прибыл сюда? Военачальника, торгаша или посла?
Сенешаль сверкнул глазами.
— Посла! — отрывисто произнес он, — Посла благоразумия! Император понимает, что ни ты, ни граф Лаубер не сможете отказаться от вражды. Вы оба слишком упрямы и честолюбивы. Никто из вас не протянет первым друг другу руку. Значит, нужно что-то, что позволит вам примириться, не унижаясь.
— И этим чем-то станет Арбория?
— Да. Победа — хороший повод забыть старые обиды. Арбория станет началом великого похода, про который будут веками слагать песни. А я позабочусь о том, чтоб на дележке лавровых венков не осталось обиженных. Вы вернетесь в Аахен как герои. Вы оба. Вам подготовят блестящую встречу, щедро наградят. Может даже, и Туринская марка и Женевское графство прирастут новыми землями за счет Лангобардии… Во всех соборах в вашу честь будут звонить колокола, а церковный Информаторий навеки занесет вашу славу в имперские летописи. Ну как тебе? Достаточная цена за старую никчемную вражду?
— Слава в обмен на спокойствие его величества?
— Да. И если ты не дурак, то примешь это предложение и возблагодаришь его величество за мудрость.
Гримберт промолчал несколько секунд, обдумывая следующий вопрос.
— А Лаубер принял?
— Да. Почти не раздумывая. Он умный человек.
— В самом деле?
— Да. Будучи в Аахене, он часто играет в шахматы с камерарием Папы. И обычно забирает себе три партии из каждых пяти сыгранных. Надеюсь, что ты не глупее него.
Гримберт усмехнулся.
— Ты хочешь, чтоб я действовал на вспомогательном направлении? Да еще с этими мерзавцами квадами под боком?
— Сейчас неважно, кто будет грунтовать полотно, а кто — замешивать краски. Я позабочусь о том, чтобы тебя не обделили при делёжке. Единственное, что тебе надо сделать — сдержать на какое-то время свое тщеславие и действовать с графом Лаубером плечом к плечу. Я сделаю из вас обоих героев. А герои не враждуют друг с другом. Ну так что? Что мне передать его величеству?
Алафрид внимательно смотрел на него, ожидая ответа. Взгляд у него был серьезный, выжидающий, даже немного грозный, как у античной статуи.
А ведь он переживает за меня, понял Гримберт. Ему не хочется, чтоб я сейчас сглупил. Он и верно думает, что какая-то паскудная победа заставит меня примириться с Лаубером? Как же ты простодушен, дядюшка. Несмотря на все те годы, что провел при дворе, на весь опыт, на всю природную подозрительность… Но я благодарен тебе за это предложение, которое никогда не принял бы. Чем я смогу за него отплатить? Императорскому сенешалю не нужно золото и земли. Что ж, я знаю, чем тебя отблагодарить. Я подарю тебе легкую и безболезненную смерть, когда придет твой час. Это случится не сегодня и не завтра, но когда-нибудь в будущем, когда ты перестанешь быть для меня защитой и станешь препятствием. Я позволю тебе уйти легко и без боли.
Гримберт улыбнулся и протянул сенешалю руку.
— Передай его величеству, что маркграф Туринский принимает сделку.
***
Ночь пахла тревожно, как пахнут все летние ночи на восточных рубежах империи, едким запахом сожженной кислотными осадками земли, которая уже никогда не даст всходов. На этот запах сейчас наслаивались многие другие — оружейной смазки, дыма, краски и пота. Высоко в небе ворочалась растущая луна, в обрамлении свинцовых облаков напоминающая острый латунный осколок, засевший в выпотрошенном животе.
Душная, тяжелая, влажная ночь. Гримберт вдыхал ее запах, ощущая себя так, будто потягивает скверное разбавленное вино. Но даже это не портило его настроения.
— Скверная ночь, — ворчал где-то рядом Магнебод, — Слишком светлая. Лангобарды заметят нас еще до того, как мы подойдем к воротам. Я этих мерзавцев знаю. Может, мозгов у них меньше, чем у овцы, зато прицелы на своих пушках выверять умеют. А если мины? Или еще какой сюрприз?
Слуги уже облачили рыцаря в боевой комбинезон, обтягивающий его крепкую, как пивная бочка, грудь, и теперь сновали вокруг, проверяя разъемы автоматических катетеров и контакты нейро-штифтов. Магнебод ворчал, кляня их и весь окружающий мир — за нерасторопность, за слишком светлую ночь, на неочищенную с доспехов ржавчину… Гримберт знал, что Магнебод так и будет ворчать, пока не начнется бой. Зато в бою сделается другим — молчаливым и яростным, как демон.
В других он тоже не сомневался. Поодаль от маркграфского шатра выстроилась стальная шеренга, зловещая даже в зыбком лунном свете. Гримберту не приходилось напрягать память, чтобы вспомнить названия моделей или имена — как и полагается баннерету, он помнил всех рыцарей своего знамени до единого, включая характеристики и имена их доспехов. Даже теперь он без труда узнавал их — по характерным деталям или издаваемыми ими звуками.
«Рычащий Дракон», похожий на ежа из-за большого количества зенитных орудий, чьи тонкие стволы глядят в небо. Им управляет Бавдовех Злой. Опытный рыцарь, обладающий отменным тактическим чутьем, разве что немного несдержан. Приземистый «Скитарий», чью тушу украшает глухой топфельм. Его поведет бой Лейбофлед Третий. Склонен к мародерству, но исполнителен и собран. Гортанный рык выдает «Черного Зверя», у которого, как всегда, барахлят радиаторы, но его хозяину, мессиру Геногасту, это ничуть не мешает.
Гримберт видел их всех, всех в шеренге и каждого в отдельности, все свое стальное войско.
«Гремящий», «Гибельный Свет», «Мантикора».