Только нет, нет, да и расскажут бродяги из новых, что ни Полтораша никогда не видели, ни истории его не знают, что в одну из ночей в Зоне подсаживался к их костру какой-то мужик. Весь битый драный, капюшон на глаза надвинут. Сказывал, что вся его тройка полегла в поиске, один он уцелел. Предлагал в обмен на еду и питьё рассказать дорогу к несметным сокровищам.
— Это те рассказывали, кто не соблазнился, — вставил толстяк.
— Так он живой? — удивился молодой.
— Костик Решка в свой первый поиск только потому уцелел, что, когда они всей тройкой уже за мужиком этим зашагали к поляне, где артефактов — хоть лопатой совковой в тачку грузи, разглядел у проводника два сквозных отверстия в голове. Ветер как был, и у него капюшон с головы сдуло. Вот и увидел Решка, что у мужика сквозь башку Луна просвечивается, — сказал железнозубый, заворачиваясь в бушлат. И, меняя тему, продолжил. — Ты первый дежуришь. Через три часа меня разбудишь.
— Что же он остальным не сказал?
— А остальные ему, типа не поверили. Хотя я думаю — брехал Решка, — ухмыльнулся толстяк, тоже начиная устраиваться на ночлег. — Побоялся он, вдруг бы упырь этот его услышал! Отстал потихоньку и дёру дал.
— Как же это — Луна просвечивалась? — не успокаивался молодой. Он был здорово напуган. Так и зыркал в темноту, куда не доставал свет костра. Никак не мог отойти от рассказанной истории. — Разве такое может быть?
— А так, — ухмыльнулся толстяк, тоже начиная устраиваться на ночлег. — Добро пожаловать в Зону, если ты этого еще не понял.
2. Запах смерти и жареной картошки.
— Ну, Алеся — нет слов, — сказал Кораблёв невнятно. И, заслав в рот новую ложку жареной картошки, ещё более неразборчиво добавил. — Вкуснотища!
Леська, сидевшая рядом, покраснела от удовольствия. Это она приготовила. Хозяюшка.
Лёшик, от картошки отказался и довольствовался лишь тушёнкой, щедро намазанной на ломоть хлеба. Торопливо жевал, качая ногой в сандалике. Вот-вот должен был прийти Генка. Тот в последнее время что-то зачастил к нам.
Закончив ужин, я поблагодарил ещё раз Алесю и вышел на крыльцо покурить. Кораблёв увязался за мной. Какое-то время мы, молча, пускали дым в вечернее небо. Я ждал. Не зря же Кораблев попёрся в такую даль. Не из-за жаренной картошки, в самом деле.
— Я тут одного бродягу подобрал. Покойника практически, — наконец заговорил ученый. — Ты бы его посмотрел…
— А что с ним не так? — спросил я.
Однажды, сдавая ему очередного пострадавшего в аномалии, я возьми и брякни про пациента кое-какие подробности, про которые неоткуда было мне знать. И сам бродяга проболтаться не мог, потому, как был не в состоянии.
Вот тогда и всплыла моя способность видеть людей насквозь. Кораблев, помнится, в тот раз остался к этой фишке равнодушным. Но, гляди же — не забыл.
— Интересный такой пациент, — продолжил рассказывать Кораблев. — Стал я с ним разбираться, и оказался этот бродяга настоящим феноменом для Зоны. В том смысле, что не от аномалии он пострадавший, и в огне не горевший, и в кислоте не превший. И даже не пулей застреленный. Ему в плечо был сделан укол редкого растительного яда. Наподобие кареуры.
— А он стоял и ждал? — удивился я. — Или его держали? Разве что сонному… Так не проще ли его было придушить или ножом? Где ты его подобрал?
— Не я. Мне его Ерема притащил. Еле теплого. Сказал, что случайно нарвался где-то на юге. Ну, ты же знаешь Ерёму, из него лишнего слова клещами не вытянешь.
Я, действительно, знал.
Ерема — это кровосос у него на побегушках. Кораблев как-то ампутировал бедолаге мертвый, практически гнилой глаз и тем спас от гангрены. Заодно, вылечил его от наркомании. Как оказалось, этих тварей, прежде, чем выпустить в поле, плотно подсаживают на героин. Чтобы далеко и долго не бегали. Вот Ерема у доктора и остался.
Что же касается слов… Я до этого даже и не думал, что с кровососом можно о чем-то разговаривать.
— Мозг этому бродяге полностью спасти не удалось. Яд больно злой оказался — продолжил Кораблев. — Но даже с тем, что осталось, нужно бы разобраться. Да еще знать при этом, где он врет, а где правду говорит. Поможешь?
Я кивнул. История меня заинтересовала.
— Как стемнеет, выедем, — сказал я.
В это время за одним из домов мелькнула фигурка Генки. Лешка тоже увидел его и, вприпыжку, поскакал навстречу приятелю. Последний Выброс не породил ни одной аномалии в нашей деревне, так что я за него особо не волновался. Оставив Кораблева дымить на крыльце, я тоже двинулся к Генке.
— Здравствуйте, дядя Немой, — поздоровался мальчик, заметив меня. — Послезавтра ближе к вечеру Выброс намечается. Так что будьте готовы.
Эк он ко мне: дядя Немой, да еще и на Вы…
Не хочет перед Лешкой мой авторитет ронять. И на том спасибо.