Роман почему-то зябко поёжился и решил, что настало время снова напомнить слегка размякшему обществу о необходимости поскорее вернуться хотя бы в «техническую мёртвую зону» — делать у опасной реки больше было нечего. Он осторожно осведомился, имеется ли у витязя план более спокойного обратного движения через хвойную преграду или придётся вновь то и дело карабкаться на деревья и проверять, не кружат ли их кони по часовой стрелке? Вадим в ответ недовольно поморщился, а затем попрекнул сына Командора плохой памятью и повторил, что ещё на «цветке» № 4 было решено возвращаться по иному маршруту. «Если я не ошибаюсь, — продолжил он, — то милях в пятнадцати к югу этот лес сильно редеет, и там мы хорошим ходом за часок или даже быстрее без приключений доберёмся до четвёртой малой станции. Правда, какое-то время придётся очень аккуратно идти вдоль берега Сафат-реки, но тут уж ничего не поделаешь!» — «Да, это лучше, чем бесконечное плутание в трёх соснах и трёх елях! — под одобрительные кивки соседей согласился Эдвин. — Здесь хоть имеется строгий ориентир, и всё на виду! Конечно, вид не из приятных…»
С этими словами он широким жестом руки с зажатым между пальцами кусочком хлеба обвел край пространства слева от себя. Все машинально потянулись глазами вслед за ним и оцепенели от ужаса: от кончика мизинца десантника и до непроглядной черноты Сафат-реки было не более одного метра…
Роман ощутил, что вместо сердца у него в левой стороне груди бешено замолотила какая-то готовая вот-вот сломаться машина. Выступивший по всему телу пот был не просто холодным, а сковывающим все движения, начала кружиться голова. У остальных, несмотря на хороший разогрев, вид был не лучше — никто не мог сообразить, каким же дьявольским образом они вновь очутились у самой воды? Шок был настоящим и глубоким, а оцепенение полным: каждый смотрел туда, куда была повернута его голова, не в силах даже переморгнуть. Командору, кажется, стало плохо, его тело начало медленно склоняться вперёд… Заметив это, Роман хотел было двинуться к нему на помощь, как вдруг обратил внимание, что тела его соседей так же начинают принимать странные полусогнутые позы. Внезапно он понял, что ещё чуть-чуть — и все они опрокинутся лицом вниз и скатятся в чёрную воду. Невероятным усилием воли он заставил себя принять прежнее сидячее положение и увидел, как то же самое удалось сделать и Вадиму. Его фигура как бы осветилась изнутри: витязь сконцентрировался и вызвал сверхсилу. В ту же секунду хлебная корочка вывалилась из пальцев Эдвина, упала на песок и медленно, в несколько оборотов, угловато скатилась в густую нефтяную жидкость. Десантник внезапно поднялся рывком, немного постоял, слегка раскачиваясь, а затем сделал большой шаг и вступил в воды Сафат-реки. И тотчас же находившийся ближе всех к нему Командор издал ладонями несколько звучных шлепков друг о друга, словно приветствуя смелый поступок своего подчиненного…
Вадим вскочил на ноги и, оказавшись возле Густава фон Хётцена, схватил того за воротник походного комбинезона и оттащил как можно дальше в сторону леса. Роман тотчас подбежал к отцу и крепко сжал его в объятиях. Тем временем витязь подобным же образом разобрался и с десантниками, швыряя их одного за другим, как котят. Не притронулся он только к Эдвину, который стоял уже по колено в вязкой черноте, а быстро вернулся назад и принялся напряжённо всматриваться в застывшее наподобие гипсовой маски лицо Командора. Вадим шумно перевёл дух только тогда, когда оно начало постепенно розоветь; затем щёки разведчика внезапно и страшно покраснели почти до багровой густоты — но вот кровь отхлынула, и Командор окончательно пришёл в себя. Не совсем вежливо оттолкнув сына, он с недоумением уставился на бледные и встревоженные лица своих людей. Потом перевёл взгляд на зашедшего по пояс в воду Эдвина и поразился вконец.
— Он как — с ума сошёл? — спросил фон Хётцен-старший голосом только что проснувшегося человека. — Эдви-ин, немедленно вернись! Чёрт подери, он же может там погибнуть!
— Он уже мёртв… — еле слышно прошептал витязь таким тоном, что мороз прошёл по коже, и добавил: — Но вас он услышит…
И почти сразу же после этих странных слов, действительно, последовало такое, отчего не только у одного Романа волосы вполне явственно зашевелились: Эдвин услышал и обернулся. Вернее, повернулась на сто восемьдесят градусов одна его голова, словно была соединена с шеей резьбой или гибкой резиной. Несколько длинных секунд пустые глаза смотрели на застывших в ужасе товарищей… затем последовал обратный поворот — и голова снова встала на свое место с коротким щелчком. После этой жуткой пантомимы десантник бесшумно двинулся вперёд и вскоре полностью исчез под тяжёлой, мёртвой водой.
Потерявшиеся от страха люди принялись медленно пятиться, всё ещё не в силах оторвать взглядов от места, где еле заметно колыхалась и подрагивала блестящая поверхность реки. Внезапно там образовалась большая воронка, от которой сразу же начали разбегаться вращающиеся спиральные круги, словно на глубине что-то происходило. При этом зрелище нервы у всех сдали окончательно, и началось повальное, суетливое бегство-топтание, так как ноги неожиданно стали глубоко проваливаться в песок и вязнуть в нём. До находившихся почти рядом лошадей пришлось добираться мучительно долго, с многочисленными падениями, на четвереньках и ползком. Однако, почувствовав твердую почву, люди уже не смогли остановиться и бросились, очертя голову, в лес, будто их преследовали по пятам…
…После недолгих поисков сохранившему хладнокровие витязю удалось найти и собрать вместе всех беглецов, каждый из которых к этому времени полностью выбился из сил. К счастью, общего остатка спиртного хватило, чтобы кое-как оклематься, а Командору с двух попыток прохрипеть: «Ух… уходим!» Роман не заставил себя долго упрашивать и быстро вскарабкался на коня, десантники сумели сделать то же самое ещё скорее. Поредевшая группа двинулась в обратный путь, однако по взглядам своих спутников витязь понял, что нечего и заикаться о возвращении берегом Сафат-реки. Пришлось вновь терпеливо сносить осточертевшее чередование елей и сосен… Опасаясь остаться без единственного ориентира, Вадим ехал несколько в стороне, чтобы иметь возможность иногда увидеть в просветах между стволами огромную чёрную дугу, стягивающую скалы. Каждый раз при этом ему приходилось отзываться на пять не совсем нормальных голосов и повторять одну и ту же фразу: «Не беспокойтесь, я жив, жив…»
БЛОК СОБЫТИЙ № 2 (Тайные переговоры)
…Когда радиосвязь с Романом фон Хётценом неожиданно прервалась, Ольда обиженно надула губки и, повернувшись к зеркалу, состроила ряд всё более тоскливых гримасок. Затем она подошла к окну, подняла повыше передатчик и двойным нажатием специальных кнопок выпустила из боковых выступов дополнительные антенны. Восстановить приём это не помогло, как не помогли и прочие манипуляции со сложным прибором. Убедившись в тщетности своих попыток, мадемуазель Ласкэ мяукающе зевнула и принялась было усиленно царапать металлическую сеточку умолкнувшего динамика своими длинными ногтями, но тут же прекратила это опасное для них занятие. Повторив зевок и сделав его ещё более протяжным и манерным, Ольда окинула скучающим взором малоинтересный пейзажик за толстым стеклом: неровные грядки с какими-то растениями, полянку, густые кусты жимолости и дикого шиповника за нею, низкорослый ивняк… В глаза неожиданно ударил яркий солнечный лучик, словно отражённый от выставленного где-то неподалёку зеркала — пришлось, недовольно поморщившись, закрыться ладошкой. Теперь в поле зрения оказался обвивавший тонкое запястье рубиновый браслет, золото которого показалось Ольде слишком тусклым. Она несколько раз дохнула на него и принялась старательно тереть носовым платочком.
— А-а-аа, вот ты где!
Следствием этого громкого и не слишком доброжелательного возгласа были ответное испуганное «ох!», быстрый поворот и неудачная попытка спрятать тяжёлый передатчик за спину, в результате чего он выскользнул из руки и шмякнулся на покрытый синтетическим ковром пол. Улика была слишком явной, и вошедшая Младшая Королевна принялась надвигаться на свою «секретаршу» с самым угрожающим, как ей казалось, видом. Действительно, брови были нахмуренны, и складки между ними зловещё двигались, а уж прищур светлых глаз был и вовсе зловещим. Однако суровую картину здорово портила лихо съехавшая на висок фамильная корона и почти сводило на «нет» белое, изумительной красоты платье, похожее на свадебное. Тем не менее, Ольда резво заскакала в сторону от Малинки, ловко используя для маневра попадавшиеся кресла и не слишком скрывая свое желание подобраться поближе к двери. Тогда Малинка сменила роль Маленькой Разбойницы на роль Отважной Охотницы и очень быстро прижала мадемуазель Ласкэ к пышному дивану. Упав на мягкие разбросанные подушки, Ольда прижалась спиной к изголовью и подтянула ноги, готовая в любой момент начать брыкаться. Малинка это поняла и остановилась, покачивая головою с самым неодобрительным видом.
— Если бы тебя сейчас видели твои многочисленные поклонники в обоих Дворцах! — ядовито сказала она. — Надеюсь, продолжать не следует?
— Ты — дура, злюка, зануда и вообще противное существо! — быстро заговорила Ольда, стреляя при каждом новом слове в Королевну пальцем. — Всегда мне завидовала, как и прочим нормальным девицам! Что толку в твоей силовой броне, если ты и поцеловаться как следует с понравившимся парнем не можешь без боязни его задушить? Эх, ты, вечная девственница в короне… нет, старая дева в золотой короне! Кстати, она у тебя съехала на ухо.
Малинка нетерпеливо двинула бровями, и корона вдруг, как лягушка, перепрыгнула с виска на затылок.
— Так не лучше, это тебе не спортивное кепи, — предупредила Ольда и полезла за сигаретами, держа на всякий случай обе ноги вместе и слегка согнутыми. Малинка с отвращением поглядела на изящную коробочку с изображением улыбающегося ковбоя, а затем со словами: «Не смей больше при мне курить!» щёлкнула пальцами — и пачка отлетела далеко в сторону, рассыпая по полу свое содержимое. Тут на лице Ольды впервые появилось по-настоящему испуганное выражение.
— Шизофреничка… Самая настоящая шизофреничка из доисторической психушки! — выразительно сообщила она, ощупывая пространство за диваном (там шли сплошные стены). — Вот если бы тебя сейчас увидел Роман, то заработал бы свой первый инфаркт! Он и так мальчик робкий, несмелый, а тут…
— Ну, разумеется, у тебя все «робкие», кто после: «Здравствуй! С добрым утром!» не хватает тебя за талию и не тащит в тёмный уголок!
— …а тут — дикая фурия! Что-что ты сказала? Нет, действительно, не хватал и не таскал, но, возможно, лишь потому, что не имел при себе специальной резиночки, предохраняющей от… Ой-ой-ой… всё-всё, молчу, молчу!
Мадемуазель Ласкэ быстренько зажала обеими ладонями крест-накрест себе рот, однако основательно замахнувшаяся Малинка отнюдь не спешила принимать более миролюбивую позу. Ольда не выдержала подобного прессинга и, памятуя, что после Малинкиной пощёчины может не помочь и пластическая операция, торопливо свернулась в тугой клубочек, втянула голову в плечи, и заслонила её обеими руками. Эта демонстрация разумной трусости и покорности несколько успокоила Младшую Королевну. Тем не менее, прежде, чем сменить гнев на милость, она грозно заявила:
— В последний раз предупреждаю: если ты снова посмеешь сказать какую-нибудь пакость об этом молодом человеке, то схлопочешь у меня точно! Я способна и без истинной силы надавать тебе по первое число!
— Между прочим, если хочешь знать, ты испорчена куда больше, чем я, — проговорила Ольда, оставаясь в прежней позе, — раз обычные игривые разговорчики о естественных отношениях полов воспринимаешь исключительно как скабрезности. Какая-то странная зацикленность на идее-фикс под девизом: «Даже в двуспальной кровати только высокие чувства!» А так, душечка, не бывает. «Под луной изволь вздыхать, а под мужчиной…» Ай! Ой… Ай! Отпусти… отпусти немедленно! И только посмей меня тронуть! Тебе во Дворце устроят такую выволочку — рада не будешь!
— Интересно, каким это образом? И кто осмелится? — очень хладнокровно осведомилась Малинка, без труда переворачивая отчаянно сопротивляющуюся Ольду на живот и явно собираясь пару раз хорошенько, со вкусом, её шлёпнуть. — Я же всё-таки Королевна! А могла бы уже хоть завтра стать Королевой — стоит только захотеть!
Услышав этот пассаж, мадемуазель Ласкэ сначала замерла, словно не веря своим ушам, а затем совершенно невероятным усилием вывернула голову и глянула на Малинку с таким неподдельным ужасом, что та сразу её отпустила и величаво отошла в сторонку, высоко задрав подбородок.
— То есть как это? Почему? Неужели ты хочешь сказать… — раскрасневшаяся от возни Ольда буквально за несколько секунд сделалась пергаментно-серой. Кубарем скатившись с дивана, она зацепилась каблучком-шпилькой за псевдошерстяную обивку, отчаянно задрыгала ногой, но, так и не выпутавшись, злобно пнула несколько раз мягкое сиденье и в два приёма выдернула ступню из туфельки. Если бы её сейчас увидел сын Командора, то он, в самом деле, разочаровался бы в мадемуазели Ласкэ на всю оставшуюся жизнь, ибо она сначала двинулась на четвереньках и только затем вскочила и заюлила вокруг заважничавшей Малинки, пытаясь заглянуть ей в глаза. Сейчас «златовласка» походила не на всемогущую фаворитку Старшей Королевны, а на суетливую прислужницу, не дотягивающую даже до первоначально задуманного секретарского уровня. Похоже, Малинка осталась вполне удовлетворённой — черты её лица понемногу начали смягчаться. Она уже открыла было рот, чтобы прокомментировать своё убийственное заявление перед подпрыгивающей от вопросительного нетерпения растревоженной Ольдой, как вдруг та, хлопнув себя по макушке, впечатала столбиком указательный палец в свои губы и скользнула обратно к дивану. Не обращая внимания на потерянную обувку, девушка нагнулась и выволокла из-под сиденья свою вместительную походную сумку. Коротко визганув «молнией», она запустила обе руки внутрь и принялась чем-то там двигать и пощёлкивать. Заинтригованная Малинка сначала подошла поближе, а затем и вплотную; наконец, она присела на корточки и стала наблюдать за действиями Ольды, которая настраивала какую-то сложную аппаратуру, хитро скрытую под толстым двойным дном. Голубой дисплей, слегка мерцая, показывал запутанную картинку-чертёж: там то и дело двигались разноцветные треугольники и кубики, а ярко-алый пунктир творил и разрушал всевозможные лабиринты. Выждав, когда прерывистые линии организовались в ряд последовательно уменьшавшихся квадратов, мадемуазель Ласкэ быстрым нажатием кнопки зафиксировала данную конструкцию, и, чуть поколебавшись, повернула тумблер под надписью: «Контрольная информация». Вся цветная геометрия вмиг исчезла, экран погас, сделавшись абсолютно чёрным, а потом в этой черноте медленно и зловещё запульсировала цепочка зелёных слов:
Идёт запись, идёт запись, идёт запись
Фон — предельно минимальный
Полное время — 42 минуты 08 секунд