— Что это за Козеозёрский монастырь? — с негодованием спросил я.
— Лучше тебе не знать об этом…
— Почему это?
— Не сейчас…
— Пётр, — наконец решился я. — Я понимаю, что ты вправе мне не доверять, так как ты знаешь меня совсем недавно. И даже если я скажу, что умею хранить тайны — ты вправе мне не верить…
— Дело не в недоверии… — мягко остановил он меня и, запинаясь, заговорил: — Андрей… Я спрашивал, любишь ли ты меня, и ты сказал, что меня полюбил. Но я ведь тоже за это время полюбил тебя и не хочу подвергнуть лишней опасности… тебя и твоё будущее… Я хочу, чтобы ты имел каждую минуту свободу выбрать: остановиться или идти дальше. Ты всегда можешь сказать: «хватит» и вернуться домой… И я должен быть уверен, что у тебя не будет никаких неприятностей, связанных с нашей совместной поездкой…
Я, конечно, дослушал это всё до конца из уважения к Петру, чтобы не перебивать его. Но во мне вскипал гнев.
— А помнишь ты мне сказал, что Бог тебе прислал Защитника? — твёрдо начал я. — Я это помню! И не хочу отказываться от своего призвания — это раз. Во-вторых… о какой свободе выбора идёт речь, когда ты мне не дал из чего выбирать?
Пётр вздохнул с такой силой, как будто, пока я говорил, он не дышал. Его глаза увлажнились, и он произнёс:
— Мой Господь! Я не вправе был даже ожидать такой милости от Тебя, и с трепетом и благодарностью, принимаю помощь брата Андрея, как Твой благословенный дар!
Он подвинул меня к себе и крепко обнял. И время снова застыло, как будто меня обняла вечность.
Из окна послышался Настин смех. Пётр открыл створку раму и мы выглянули в окно. Прямо перед собой мы увидели такую картину: к яблоне была приставлена лестница, на ней в высоких сапогах до голых коленок стояла Настенька и собирала в фартук яблоки. Они, наверное, были очень спелые и осыпались, и периодически попадали по Насте. Она морщилась от боли, но смеялась.
— Яблоня дерётся, — сообщала она Марфе Ильиничне, которая стояла внизу и придерживала лестницу.
— Совсем нет! Она так ждала, что кто-то её облегчит, что непрерывно пытается помочь тебе!
— Тогда спасибо! — сказала Настя и погладила рукой веточку.
Она спустилась с лестницы и высыпала яблоки из подола в таз.
— Ловкая какая, — заметив Петра в окне, сказала Марфа Ильинична. — С такой скоростью мы вдвоем ещё до заката управимся! А я думала, что буду собирать всю неделю!
— Так это же хорошо! — сказал Пётр. — В свободное время у вас будет чем заняться.
— Сходите теперь на речку, — сказала Марфа Ильинична. — День выдался сегодня тёплый, чудесный, прям как летний! Вода в заводи на мелководье поди прогрелась! Настю обязательно возьмите!
— Пойдём искупаемся? — спросил Пётр.
И как же это было так просто и обыкновенно, что я сказал:
— Нет, не могу. Я дома плавки забыл.
И мы с Петром рассмеялись.
К речке мы прибежали бегом. Если честно, то я давно уже так не веселился. Мы брызгались, окатывали друг друга залпами воды. Нарезвившись, мы легли просохнуть на тёплый песок. Я повернул голову к Насте и посмотрел на неё сквозь паутинку. Она пыталась дразнить паучка, нежно дёргая пальчиком за ниточку паутинки. Паучок нервничал, трясся вместе с паутинкой, но никуда не убегал. И Настя вдруг заговорила.
— Знаете, я всегда этого ждала. Я знала, что вы придёте. Поэтому и оставила оживлённую трассу, где предлагала себя в придорожных кафе. Я пришла на эту дорогу и шла по ней много дней. Я знала, что вы придёте за мной. Знала… но уже почти не верила. Я сказала себе, буду идти до вечера, а потом вернусь на трассу и навсегда запрещу себе глупую мечту… мечту встретить в этом мире, в котором от холода пробирает дрожь, живое слово. Простите, что я не сразу вам поверила! Я не поверила не вам, а себе! Боялась снова разочароваться, как уже со мной это однажды случилось… Не знаю, сколько бы потом мне удалось прожить без мечты…
Она улыбнулась Петру, который лежал на боку, подперев голову рукой, и смотрел на неё, держа в уголке улыбающегося рта сухую травинку.
— Спасибо вам, Пётр, — сказала она ему, — за исцеляющие прикосновения. Я очень боялась мужчин, но Ваши такие чистые прикосновения вернули мне потерянное доверие. Я не боюсь вас! Я не боюсь касаться вас!
Она протянула мне руку. Я осторожно взял её за холодные пальчики.
— Но всё же скажите мне… Почему вы, люди Божии, взяли меня в дорогу? Ведь вы поняли, кто я? Почему не побоялись моей нечистоты?
— Ты сама отвечаешь на свой вопрос, — сказал Пётр. — «Вы — люди Божии». Божий человек — тот, кто старается поступать также, как поступал Иисус Христос. А Он, когда пришел в наш мир, сказал: «не здоровым нужен врач, а больным», и пошёл к тем, кто больше всего ждал Его исцеления — к блудницам и грешникам. Христос, который во мне, сделал для тебя тоже, что делал всегда: Он освободил тебя, что бы ты в своей свободе повернулась к Богу.