— Так сейчас оно… голое? Было голым?!
— По сути да.
— Тогда почему ему не было больно?
— Было! — отвечает мандсэм, поворачивая ручку. — Воздух нашего мира причиняет им страдание, поэтому мы и помещаем их в благоприятную среду. В естественных условиях они развиваются внутри больших утроб, внешних, как правило.
— В естественных условиях? Это кизерим?
— Один из обитателей мэвра, с которым у нас сложились хорошие отношения, — радостно сообщает Буньяр. — Между прочим, это последний подарок первого тцоланима. Он вытащил одну такую тварь, взрослую, сюда, наблюдал и изучал её, смог искусственно оплодотворить и вырастить первый выводок тцарканов. Некоторые из тех особей до сих пор живы и служат ибтахинам верой и правдой.
— Гуда Рубали ушёл из СЛИМа после того, как у него получилось приручить их? — не понимает Юдей.
— О, нет. Одна из тварей убила его. Случайно, — отвечает Буньяр без доли сожаления или иронии, словно объясняя прописные вещи. — Хэш, тебе надо будет вернуться за ним завтра. После запекания они смиреют, но мало ли.
— Хорошо, — глухо отзывается Хэш. — Я… зайду в… госпиталь.
Он плавно оседает на пол. Старается устоять, но ноги превращаются в мясные столбы. Что-то впивается в сознание гиганта как настырное насекомое.
— Хэш!
— Да.
— Что с тобой?
— Ноги, — вяло отвечает он. Язык заплетается и слова напоминают свалку из букв.
— У вас есть каталка? Кресло?
— Есть… сейчас!
Юдей поднимает голову и встречается с десятком пар глаз. Сквозь стены на них смотрят лаборанты и исследователи, отвлёкшиеся от своих дел. Они просто смотрят. Как рыбы в аквариуме, чудом сфокусировавшие взгляд на чём-то снаружи.
Глава 11
Хэш Оумер опускается на дно.
Вода обнимает, мягко давит на грудь и плечи. Сверху горит ярко-голубой шар, искажённый рябью.
Хэш может дышать: ноздри закрыты чем-то склизким и живым. Существо впитывает воду и выделяет кислород в дыхательные пути. Оно слишком маленькое и готово сотрудничать с кем-то большим, чтобы выжить.
«Откуда я это знаю?» — думает Хэш, но вместо ответа слышит знакомый скрип ржавых шестерней. Он знает, кто разговаривает на этом языке, но не может его разглядеть, хоть вода прозрачна. Куда он погружается, что тянет его вниз? Всё, что Хэшу остаётся — смотреть вверх на недосягаемый голубой шар.
«Я сплю?» — думает гигант, но заклинание, сработавшее в прошлый раз, остаётся обычной мыслью. Тогда он пробует развернуться так, чтобы опускаться лицом вниз, но и это ему не удаётся.
Тело не то чтобы отказывается повиноваться. Оно выполняет команды, послушно шевелит руками и ногами, но не меняет положения в пространстве. Как будто нет ни верха ни низа, только одна плоскость. На мгновение Хэшу кажется, что он вернулся в двухмерный мир карандашных набросков и, чтобы опровергнуть или подтвердить догадку, он выпускает ментальный щуп.
Щупальце появляется из основания шеи, в той точке, где позвоночник соединяется с головой. Молочно белое, блестящее, оно вырастает до полутора метров в длину. Подвижный закруглённый кончик ощупывает пространство вокруг.
Хэша оглушает поток, образованный тысячами сознаний. Он обладает свойствами материальных предметов: цвет, плотность, запах. С некой долей вольнодумства его можно принять за подводное течение. Широкий лилово-чёрный поток, в самом центре которого внезапно оказывается гигант.
Щуп мечется из стороны в сторону, его будто хлещут резкими порывами невидимого ментального ветра. Что-то в этом потоке раззадоривает и щекочет щупальце, но, в то же время ранит его, оставляя длинные кровоточащие ссадины и царапины на белой коже, которая здесь, в пространстве то ли сна, то ли видения, материальна. Хэш пытается спрятать его, но щуп не подчиняется приказам хозяина. Как расшалившийся пёс, он лакает поток, оставляя в нём целые куски плоти. Гигант может только завороженно наблюдать, как истончается щупальце, приобретает изящную форму искрящейся ледяной иглы.
Вновь уши охотника заполняет скрежет шестерней. Хэш морщится, старается отстраниться от чудовищного звука, но он проникает прямо в мозг и впивается зазубренным клыками в серое вещество. В какой-то момент ему кажется, что он сходит с ума, потому что звуки обретают подобие смысла. Пока не связного, но легко транслируемого на обще-континентальный. Спустя долгие, растянутые чужой волей минуты Хэш осознает, что понимает чужой язык.
— Сын мой, сын мой, сын мой, сын мой, сын мой, — бесконечно повторяет знакомый голос. Хэш отпускает напряжение, скопившееся в мышцах рук, ног и шеи, отдаётся потоку и даёт ему нести себя. В тот же момент пространство вокруг стремительно меняется: изгибается лентами Мёбиуса и складываться в самое себя. Гиганта сжимает и расплющивает. Мгновение он действительно чувствует себя карандашным наброском, но ощущение быстро проходит. Ярко вспыхивает шар наверху, и Хэш понимает, что стоит на твёрдом полу. Перламутровые тёмно-серые и жемчужные плитки образуют узор из концентрических кругов, с ним в центральной точке.
— Сын мой, — повторяет существо в капюшоне, которое теперь уже не скрывается.