— Нет, язык. Почти откусила. Дайте кляп.
Чужие пальцы действуют быстро и профессионально. Во рту появляется что-то плотное, но мягкое. Безвкусное. Юдей кусает его на автомате и неведомое вещество обволакивает зубы и застывает.
«Воздуха», — думает Юдей. Лёгкие и носоглотку будто разъело едким газом и теперь каждый вдох расцвечивает боль новыми красками. Она и подумать не могла, что бывает такая боль. Мысли путаются, дробятся на ничего не значащие обрывки, в них вплетается речь невидимых и незнакомых ей людей. Сознание погружается в глубокую тьму, испещрённую багряными протуберанцами.
— Она в сознании?
— Вроде того.
Секунда невесомости, и Юдей оказывается на твёрдом холодном столе. Хруст ткани, клацанье ножниц.
— Халат! Хэш, покинь операционную.
— Вместе с тобой, Реза.
— Тогда и ему халат!
— Хэш, я здесь не останусь.
— Тогда увидимся на обеде, мам.
— Хорошо.
Голоса тонут в неразборчивом шёпоте, хлынувшем прямо в уши. Юдей не различает слов, но их звучание складывается в слепок идеи, которая пронизывает её насквозь и оборачивается холодной песней ненависти ко всем теплокровным, думающим, дышащим.
Агония выедает глубокие полости внутри Юдей, и их быстро заполняет этот шелестящий и неумолимый голос страшного существа. Она и не пытается ему противостоять, от неё первоначальной, той Юдей Морав, которой она была ещё утром, почти ничего не остаётся. Что-то уничтожает её, медленно и планомерно, кусочек за кусочком. Пока не включается свет.
Он пробивается сквозь веки. Расплавляет их, как тонкую преграду из рисовой бумаги, и рвётся дальше, проникая в мозг, в артерии и вены. Он вымывает шёпот из ушей и тьму. Питает Юдей изнутри, превращает её в ангела и возвращает самое себя. Крик, рвущийся из горла, рождён не болью, но радостью.
— Что с ней?
— Не мешайте.
— Доктор…
— Не мешайте!
Юдей выгибается дугой. Крылья носа затапливает красным, первые капли скользят по едва видимым руслам вокруг рта, перемахивают через подбородок и стекают дальше, подгоняемые сёстрами.
— Доктор.
— Я прикажу вывести вас, если вы не заткнётесь!
Юдей бьётся в припадке. Она уже не понимает, где и кто она. Её сознание одним махом становится больше тела, вырывается наружу и захлёстывает комнату невидимым вихрем из агонии и наслаждения. Она заболевает и выздоравливает, падает и взмывает к небесам. Умирает и рождается заново. Что-то хрустит, но это её не заботит.
— Твою же… Жгут. Надавите здесь. Три кубика эссенции…
— Доктор, это уже третья…
— Колите. Мы на пике.
— Не удержим.
— Так позовите ещё кого-нибудь! Вон, два охламона стоят…
— После…
— Будет после, мар Ипор. Держите. Крепче держите!