«Что…»
Она чувствует прикосновение, и даже чуть больше: шероховатую текстуру собственной кожи и температуру.
«Не может быть».
Сам наруч прохладный и упругий, как плотная резина или не разработанная глина. Чёрный цвет напоминает о чём-то, увиденном недавно, но мысль стопорится где-то на перешейке от подсознания к сознанию.
Юдей встаёт, быстро скидывает лохмотья и отпихивает попахивающую пеплом и потом кучку тряпья. В высоком зеркала у шкафа отражается страшно исхудавший человек: выступающие рёбра, потерявшая в полноте грудь, ноги — тростинки, глаза, будто подведённые углём. Вместе с тем Юдей впервые видит в своём теле силу и даже может назвать себя «крепкой».
«Как странно».
Она поднимает правую руку, машет из стороны в сторону. Тяжёлее, но ненамного. Внутренняя часть предплечья по-прежнему человеческая, а стык между кожей и пластиной ровный, как будто одно естественно перерастает в другое.
«Как так?»
Голод берёт вверх. Улыбнувшись отражению, Юдей идёт в душ.
«Середина дня?» — думает она, натыкаясь на холодную воду в кране. Впрочем, после того, что случилось у кхалона…
Юдей долго стоит под ледяными струями, пока не начинает ломить затылок. Выключив воду, она ещё некоторое время наблюдает за тем, как сливное отверстие, захлёбываясь, поглощает сероватую жижу и представляет, как вместе с ней уходит пережитое утром. Утром? Скорее, в прошлой жизни. Она чувствует перемену в себе, кристальную ясность, которая чётко отделяет её нынешнюю от прежней.
«Похоже, теперь кизерим укращён, а я — не так опасна для окружающих».
Думала ли эти мысли она сама или кто-то другой, родившийся в агонии общения с кхалоном? Отражение в зеркале после душа чуть более привлекательно: губы и щёки потемнели, а круги вокруг глаз — выцвели. Непривычно голый череп — замечает это только сейчас. Новый облик кажется Юдей любопытным.
«Паук!» — вспоминает она. Точно. Пластина на руке напоминает ей панцирь кизерима. Ещё один осмотр, прикосновение. В конце концов, Юдей стучит по наручу и слышит в ответ глухой звук, как будто бьёт по толстому камню. Поверхность в месте удара твердеет, а наросты на пальцах вздымаются вверх, сливаются с пластиной и образуют что-то вроде лезвия, выступающего над кулаком.
«Вооружаешь меня?» — спрашивает Юдей паука, и тот отвечает зудом в правом виске. Теперь его присутствие очевидно. Похоже, укус стал симбиотическим контрактом и теперь каждый извлекает столько пользы из другого, сколько может. Паук, вроде как жив, а Юдей… пока не понятно.
Наруч легко прячется под длинный рукав. И он ей нравится. Элегантное средство защиты, которое невозможно отнять. На душе спокойно.
Ещё один шаг назад от возвращения к нормальной жизни.
«А нужна ли она мне?»
Громко урчит живот и Юдей со смехом прерывает цепь рассуждений. Простые потребности берут вверх. Она быстро вытирается белым полотенцем, поразительно остро ощущая запах мыла. Этот же аромат продолжается по всей ванной и вскоре женщина находит его источник — мыльницу на раковине. Запах отнюдь не противный, но его так много, что першит в горле. Юдей быстро понимает, что дело тут не в бруске мятного цвета. Повесив полотенце на крючок, она выходит из ванной и плотно закрывает за собой дверь.
Комната тоже полнится запахами. Сильнее всего — кучка одежды после Испытаний. Юдей передёргивает, она подбирает лохмотья и ищет, куда бы их выбросить. Мусорное ведро находится под столом, у него даже есть крышка, но запах всё равно пробивается сквозь зазоры в металле. Юдей посматривает на ванную, но от одной мысли о том, что два аромата смешаются, её мутит.
«Ладно».
Лохмотья остаются в ведре. Юдей одевает трусики и лифчик, идёт к шкафу и только тут замечает новый аромат. Слабый, но приятный. Отголосок живого существа.
«Хэш?»
Монотонный гардероб облегчает выбор: блуза, штаны, кожаные сапоги и плащ. Тяжёлая ткань приятно облегает плечи, а на внутренней стороне Юдей находит петли и целых три потайных кармана.
В зеркале отражается охотница, будто сошедшая со страниц популярного в прошлом году романа Альфредо Чуреску. Для полноты образа не хватает бледного оскалившегося кровососа, который бросался бы на неё из темноты.
«Или похожего на него кизерима».
Юдей не отказалась бы от шляпы, или духов, но где их достать она не знает. И с каких это пор её так заботит собственная внешность? Она же не на свидание собирается.
Щёки темнеют. Только некому этого заметить.
«Успокойся».
Забрав удостоверение, Юдей покидает комнату. Ей кажется, будто что-то ведёт её к комнате Хэша. До конца коридора, направо. Окно вспыхивает белыми искрами, только теперь она знает, что это не фейерверки, а сварка. На двери Хэша никаких опознавательных знаков. Просто номер. Хочется глотнуть свежего холодного воздуха, но откуда ему взяться под землёй?