Водник стоял и только крутил головой, будто не понимал, что случилось. Хотя если бы из меня выкачали весь воздух, я бы тоже с головой дружить перестал.
— Ректор! Неужели вы мне не верите? Посмотрите, что она со мной сделала. Она опасна для общества! Исключите ее!
В голосе девушки то и дело проскальзывали жалостливо-давящие нотки и ректор уже хотел согласиться, но тут в разговор вклинился Саныч.
— Мирослава! Не забывайся! Есть правила академии, в которых четко прописано наказание за подобные разборки! И об исключении там не сказано ни слова! Приведи себя в порядок! Позоришь свою семью и факультет.
После этого он развернулся и ушел. Я остался стоять с Никитой, который все еще не пришел в себя, а Мира убежала в общежитие, забыв о «женихе».
— Оклемался?
Ник покивал головой в знак согласия, а я не сдерживая сил, ударил его кулаком в челюсть.
— За что? — парень упал на землю и явно делал вид, что не понимает, за что получил.
— Некрасиво это, бить из-за спины.
Я повернулся и пошел прочь. Видеть его не хотелось. А вот в душ очень даже.
В общежитии на каждом этаже обсуждали потасовку, никто не пытался оправдать Марию, все приняли за аксиому вину девушки, а я уже не был в этом так уверен. Хотя что взять с легкой. Она может и виновата, но все равно выставит так, будто ее обидели!
А все из-за ее статуса. Кто ее заставлял продавать себя? Может и жила бы спокойно сейчас. Алиса вон хоть и дура, но никто не смеет к ней цепляться. Потому что она магиня. При этом не «легкая». А дальше сугубо ее дело, как жить.
Следующие недели я перестал ходить на полигон. Не хотелось пересекаться с девушкой. Ее слова слегка задели, но я не понимал, почему в своих грехах она обвиняет нас? На что надеется.
Если бы она не была легкой, волосы уже начали бы отрастать, и кто-нибудь бы это заметил. Но они не выросли ни на сантиметр. А значит, она просто умело притворяется! А таких я терпеть не могу еще с детства.
Недели пролетали незаметно. Все оставалось по-старому, кроме одной вещи. Я стал замечать, что стараюсь замечать каждый шаг Марии. От этого было противно настолько же, насколько хотелось видеть ее рядом с собой.
Каждое утро она начинала с зарядки. Каждый день она в пять утра уже была на поле. А может и раньше. Потом она отправлялась в общежитие, переодевалась и шла на занятия. Я шел на свои, но как радар, отлавливал любые шепотки о ней. А их было много. Она не питалась в столовой, скорее всего ела у своего некроманта.
Похоже, я оказался прав, легкая спит со своим куратором.
Они каждый вечер запирались в его комнате и туда невозможно было попасть. Я пытался. Хотя потом долго себя за это корил. После таких встреч она шла на поле и тренировалась до отбоя.
Неизменным оставалась и трость. Я каждый день видел ее на тренировках. Девушка прекрасно обходилась без нее, зато вне поля она хромала все сильней и сильней. И я перечитал гору книг, но так и не понял, что это значит и почему так происходит. Со своей одной рукой она справлялась лучше, чем мы все с двумя.
Иногда я видел ее в библиотеке, она читала все подряд — от целительства, до некромантии. Она читала о боевой магии и бытовой, о стихийной, направленной, распыленной, ментальной. Она ничего не записывала, просто читала, хотя я сомневался, что так много можно запомнить.
Мне часто доводилось услышать, как ее за спиной оскорбляют и шушукаются. Но в лицо ей не смели сказать ничего. После той драки с Мирой и Ником все боялись легкую. От этого ненавидели, казалось, еще больше. Даже преподаватели частенько упоминали ее недобрым словом.
Я стал ее ненавидеть. За то, что проникла под кожу. За то, что без нее я уже не мог уснуть.
Отшил всех девчонок.
Но к ней подойти не мог.
Я не боялся, что она откажет, я боялся, что она назовет цену. А такие как она всегда ее называют.
Однажды я увидел, как Ник гуляет по аллее с Марией. А через неделю мы «случайно» встали в спарринг на смежной боевке. Саныч меня тогда чуть не убил, за то, что я чуть не убил этого придурка.
Сначала он на нее кидается, потом гуляет.
Я пытался понять Марию. Строит из себя гордую и независимую, а самой плевать, к кому в койку прыгать.
Ловя себя на этих мыслях, я шипел и плевался. Ругал себя и ненавидел ее, что опять думаю об этой девке.
Мирослава странно молчала. Даже Алиса притихла, хотя поначалу частенько захаживала ко мне в поисках «спального обогревателя». Никакие оскорбления и угрозы на нее не действовали, пока однажды я случайно не назвал ее Марией. Вот тогда она молча ушла и больше не показывалась. Только иногда я замечал ее взгляд, обращенный к черноглазой девушке.