Проникнувшись историей, даже на секунду забыл, что пришли мы сюда не за тем, чтобы я послушал очередную часть истории стаба. Причём, судя по царившему вокруг бардаку, весьма правдивую часть.
Так и стояли мы вдвоём посреди коридора, впитавшего этот металлический запах крови, сохранившего множество следов произошедшей тут когда-то битвы.
«Босяк как-то обмолвился, что Седой в Стиксе не первый век. Что-то мне подсказывает: это — не просто легенда, а суровая быль, надломившая одних и закалившая других. И если человек не просто сумел выжить в бойне, а удержать свою власть и после, в мирное время, то это достойно не только уважения, подчинения и страха, но чего-то большего», — переварив услышанное, как-то по-другому стал смотреть на ментанта.
— Хорошая история, а глядя на этот бардак, понимаешь, что ещё и правдивая. Но, разве Улей не должен эм, как бы это правильно сказать? «Омолаживать» своих подопечных?
— У людей, проживших тут всяко больше, чем мы просуществовали, есть несколько версий того, как вообще процесс омолаживания и старения в Улье происходит.
По первой версии всякий живой организм, коему не повезло оказаться иммунным, откатывается нашим споровым мешком, про который я тебе в самом начале твоего пребывания здесь говорил, до самых пиковых значений. Ты наверняка отмечал то, что, раз за разом, после пробуждения как бы сильно ты не изматывался перед сном, чувствуешь себя даже чуть лучше, чем вчера. Это и есть результат работы наших спор. Но есть и другая сторона монеты, которую ты, несомненно, тоже ощутил на себе — ломка или, по-научному, споровое голодание — банальная нехватка топлива для начала восстановления повреждений и, в особо запущенных случаях, жизнедеятельности, — Босяк взял небольшую паузу, чтобы перевести дыхание и собраться с мыслями
Вторая же версия, — продолжил он, — является не столько полноценной, сколько надстройкой для основной теории первой. И по ней человек сам способен выбирать свой внешний вид после определённых событий, ставить психологические блоки, так сказать. Вот напал на тебя первый в жизни рубер, оставил отметину, а ты, как бы, говоришь себе: «Нехилая отметина! Память останется», — а на следующее утро встаёшь, чувствуешь, что всё зажило, кроме шрама, он просто зарубцевался, и понимаешь, осознаёшь, что своим обликом управлять можешь. Но это всё больше бредни Детей Стикса или иных припизданутых на бошку.
Однако другого объяснения, как Седой остался седым у меня нет, — слегка печально закончил Босяк, а затем, вспомнив, зачем мы вообще шли, напомнил: — Идём, твои орлы уже обживают некоторые «служебные помещения» так сказать. Устроили склады под добычу и перетащили весь свой нехитрый скарб, а заодно и твой, — он улыбнулся, хлопнул меня по плечу, как старого приятеля. Отчего у меня отчётливо хрустнула какая-то кость в районе лопатки.
«Странные перемены произошли с ним, — в пути, опять-таки, задумался и следовал за Босяком „на автопилоте“. — Как только он занял место маршала весь гонор по отношению ко мне пропал. Сейчас и вовсе происходит нечто очень странное. Да, конечно, я помог ему „свергнуть“ Жало. Но это не тот человек и не тот мир, чтобы даже такой поступок в корне изменил его отношение ко мне...», — не придя к какому-то конкретному выводу, вынырнул в реальность, когда мы уже пришли в обжитую часть крыла.
Здесь окружающая картина выглядела менее скорбно. Не было следов крови на стенах, коридор освящался лампами дневного света, которые, видимо, мои люди, запитали от дизельного генератора.
Большинство проходов в комнаты всё ещё были завалены. Где-то изнутри, наверное, заражённые, но не обратившиеся, желали подольше протянуть в этом аду, опасаясь нападения снаружи. Беглый осмотр через грязные, пыльные окна, почему-то выходящие внутрь, а не наружу, показал: живых нет, тела разложились до состояния скелетов, а скелеты время и свежий воздух перетёрли в пыль.
В обжитых же помещениях царил бардак иного рода. Куча вещей ещё не обрели своё законное место, их перетаскивали, коробки пинали из угла в угол. Всё это происходило постоянно и, что самое важное, непрерывно.
Когда Босяк привёл меня за тем, чтобы я, наконец, перестал выглядеть «тарзаноподобно» или, его словами: «Как красножопый макак, только слезший с дерева», почти вся команда собралась в просторном кабинете и о чём-то активно совещалась.
— Видать, решают, как тебя встретить, — слегка насмешливо предположил провожатый.
— Да, а я-то голый! — слегка громче, чем надо, вернул Босяка к теме.
— Не кипишуй. Всё исправимо! Тем более, тебе нечего стесняться, пацаны как твою дубину увидят — сразу вожака признают! — не меняя тона, рассмеялся он.
«Будем надеяться, что обойдусь без этого», — подумал, поправляя бабочку. В одной из комнат, приспособленной парнями под склады, для меня выделили не просто отдельный шкафчик, полочку, вешалку или что-то подобное, нет — целую секцию! Отчего выглядела личная часть складов пустовато и бедно.
Нет, костюмы по размеру и боевое снаряжение Седой от щедрот своих выделил более чем добротное. Причём не только на меня, но на всю команду. По количеству комплектов, подготовленных к использованию, стало понятно: отряд мой небольшой, всего пять человек, не считая командира. «Вот ведь! Из шестёрки в командира шестёрки. Иронично, товарищ Седой, очень иронично». Однако на полках лежало ещё множество таких же в нераспечатанных прозрачных полиэтиленовых пакетах, как бы намёк: «Долго тебе так не сидеть, расширяйся».
Закончив с бабочкой, отошёл от зеркала, цокнул каблучками классических туфлей, крутанулся вокруг своей оси. Настроение резко поднялось с предпразднично-возвышенного на уровень: «эх, сейчас бы в бар, да по бабам!».
В принципе, показать себя добрым командиром, и сразу после знакомства завалиться в бар — идея достаточно хорошая, по моему разумению. Только вот «показать себя добрым командиром» не выйдет, ибо в последнее время позитивных событий с участием моей персоны на территории стаба произошло крайне мало, если вообще такие были. Зато того, за что можно, а в моём случае и нужно, умертвить произошло порядочно. Хотя... это зависит от того, как именно истолковали «пацанский суд» с моим участием парни.
Вышел из личного угла склада к Босяку, который терпеливо ждал, весело поигрывая связкой ключей на пальцах. «Странно, за всё время, что мы с ним сюда шли, я её не видел», — отметил изменение, попутно не ожидая ничего хорошего.
— Достойный наряд. Классика всегда и во всех мирах в почёте у уважаемых людей! — оценил он мой внешний вид. — Ну что, пошли? — кивнул, видом показывая собранность. — Ты смотри, представлю тебя я, но контакт налаживай сам. В конце концов, я тебе не нянька — вошкаться постоянно, человек уже взрослый, чтоб понимать, — наставительно и строго сказал он. Проникнувшись моментом, ответил:
— Всё понимаю. Мне с этими людьми работать, так что поверь — контакт наладить сумею.
Довольный таким ответом, Босяк поравнялся со мной и стал идти в ногу, чтобы я не выглядел на его фоне слепым котёнком. «Интересно, это он настолько благодарен за помощь или Седой оставил его проследить, чтоб контакт с боевой группой наладился наверняка? Впрочем, подумать об этом будет время...».
Заприметив нас в коридоре, часовой сначала вытянулся по струнке, быстро отдал честь, а потом шмыгнул в комнату, которую охранял. На что Босяк хмыкнул и задорно мне подмигнул, мол, смотри, как нас встречают.
Подошёл к двери, занёс руку, чтобы постучаться, но он остановил мою руку, выпрямил её и с силой вложил ключи. Что я соизволил перевести как: «Нечего стучаться, войди, как хозяин».
На связке болталось всего три ключа, причём явно местные самоделки. «Вы и замки переделать успели, значит. „Никто не ходит“, ага, так я и поверил», — размышляя над тем, насколько правдивы слова насчёт заброшенности четвёртого блока, вставил ключ в замок, провернул в левую сторону. Дверной замок с лёгким щелчком убрался в паз ручки.
Уже приготовился использовать дар, ожидая вполне «тёплый» приём. Однако никакой агрессии со стороны парней не дождался. Толкнул дверь во внутрь, вошёл и замер.
Картину, наблюдателем которой я стал, наверное, назвали бы «Растление Евы» или «Свальный Грех». Пять минут я просто стоял и изображал из себя вуайериста, пытаясь склеить изрядно треснувшую картину мира и представления о сексе в частности.
В тот момент, когда я зашёл внутрь комнаты, все пятеро парней одновременно(!) доставляли физическое удовольствие как себе, так и своей жертве. Иначе назвать девушку язык просто не поворачивался. Однако, судя по сдавленным, но весьма томным стонам, исходящим откуда-то из неё, процедура доставляла больше удовольствия, чем боли, ну, или она просто мазохистка.