— Ничего, — спокойно ответил бывалый мур. — Такие как ты — редки, но не уникальны. Тем более, как Седой с Босяком поняли, ты эти вспышки агрессии контролировать не умеешь?
— Нет. Умею подавлять. Сигареты — вот моё успокоительное. Но я скажу, что тогда бы вечером оно не помогло. Зверю нужно было «утолить жажду», — как бы рассуждая сам с собой, ответил ему, облизывая ложку. — Ну что? Ещё раз благодарствую. Отдельное мерси повару — каша его много лучше той бурды, которую обычно дают в таких заведениях, — позволил себе улыбнуться, поставив тарелку с ложкой на поднос.
— Передам, — не то, что пообещал, скорее, ответил, Гвоздь.
Как закрывается дверь, и пропадает яркий свет от электрической лампы, смотреть не стал. Вместо этого принялся изучать особенности своего нового временного обиталища. Прикидывая, в какой угол лучше справить нужду. Ведь вынырнув из глубины собственных мыслей, почувствовал, как усиленно организм начинает перерабатывать пищу в энергию и отходы.
Вот как попривлекательнее описать одиночную камеру? «Да никак», — усмехнулся у себя в голове. «Ну, если никак, то хотя бы схематично?», — спросил самого себя, уже делая пометки и вышагивая расстояние от стены до стены.
Классическая одиночная камера. Три метра в ширину — вдвоём уже не разойтись, да и матрац тут один. Пять метров в длину. Видимо для того, чтобы клаустрофобия у обитателя этих покоев развивалась постепенно.
Пока практически измерял расстояние от угла до угла, заметил пометки обитателей прошлого. «Герои ушедших эпох», — усмехался и читал: «Пометка для Зубра: никогда не играй в карты на желание с Лохматым». Таких пометок, сообщений, просто каракулей, не несущих никакой смысловой нагрузки, насчитал больше, чем много. На второй тысяче сбился, честно сказать, потому что прочитал следующее:
«Ковырять стену вилками — это одно. А вот вы пробовали чистить вилкой унитаз? Он ещё, блять, скрипит так, противно „щик-щик-щик“, а начальник смены лютый, сука, за то, что не вычистил унитазы — отправил сюда. Пишу для потомков и обращаюсь к тебе, о читающий эти строки. Возможно ты, как и я, загремел сюда из-за нежелания чистить унитаз вилкой, а может быть и так, что твоя причина многим серьёзнее моей и, читая эти строки, ты смеёшься про себя. Что ж, тогда помяни добрым словом Братишку. Удачи тебе, когда бы ты не был здесь», — с самого начала записки меня пробило на смех, к середине я уже начал сочувствовать бедному сидельцу, а к концу и вовсе растрогался так, что пустил бы слезу, если бы таковая имелась.
К сожалению, что-то во мне сломалось окончательно и непоправимо. Например, слёзы я выплакал ещё в детстве. Поводы были зачастую пустяшными, но для маленького меня это служило первыми ударами судьбы, снеся которые сквозь слёзы, в юношестве смог спокойно встретить весть о смерти дедушки с бабушкой. О смерти первой любви от рака. О предательстве девушки. Да если посмотреть на судьбу каждого в разрезе — рано или поздно эти события случаются со всеми, кроме, может быть, смерти от рака.
Очень сильно хотелось в туалет, но логика и здравый смысл во всю глотку орали и заставляли терпеть, из-за чего сон не шёл. Примостился на то же место, с которого снялся на время ужина и стал ждать. «Не могут же они вечно держать человека?», — всё в поведении Седого с Босяком говорило: «Могут!».
Однако ж, Улей вновь оказался на моей стороне и вскоре, позвякивая ключами, к двери камеры кто-то подошёл. Остановился напротив и вежливо постучал.
— Войдите, доктор, вызывали, — по одним только манерам отгадал Коновала.
Дверь распахнулась. На этот раз, что удивительно, без скрипа.
— Что, совсем плох, если уж «вызывали»? — с заботой и участием поинтересовался знахарь.
— Нет. Просто срать хочу так, что мочи уже нет терпеть, а где сплю — там не сру, закон порядочного человека.
— То есть я тебе нужен просто как проводник до туалета, я извиняюсь?
— В данный момент — да, — с кряхтением ответил я.
— Эко тебя припёрло! — оценил Коновал. — Ну, пошли, что ли? Так и быть, сопровожу, — усмехнулся бывший хирург, поигрывая связкой ключей на пальце.
Героическую пробежку до туалета с последующими в процессе эмоциями описывать не буду — знает каждый. А вот последующий диалог описания стоит.
— С облегчением, бедняга, — смеясь, похлопал по плечу Коновал. — Не ссать, не срать целых три дня из-за убеждений, да, многих я видел, но ты такой — первый.
— Каждый, если подумать, уникален, — сказал, смывая кровь с лица. — У всех есть свои увлечения, обязательно должно быть и вовсе одно уникальное, твоё. У каждого свой набор слабостей, пороков и предубеждений.
— Это да, — согласился врач по профессии — Коновал по сути. — Тебе бы неплохо было всему помыться, а вещи — сжечь. Кровь очень плохо отстирывается, а уж на уровне запахов въедается так, что только пустыш с отбитым носом не учует.
Уже заикнулся сказать «не учи учёного», но вовремя вспомнил, с кем дискутирую.
— Но, что имеем — то имеем, — печально отметил, испустив горестный вздох.
— Да нет. Имеешь ты чистую одежду по размеру, благо мерки что у завхоза, что у меня есть, время помыться тоже в твоём распоряжении. Разве что мыться придётся под моим надзором.
— А потом что? Зачитают приговор и на расстрел? — помирать вновь, тем более так глупо, ой как не хотелось.
— Да нет, — вновь отрицательно ответил Коновал. — Просто объяснишь Седому, что это за такие вспышки агрессии и можешь быть свободен. Как показало время, мур ты полезный и очень толковый, так что пускать в расход тебя не собираются. Пока, — веско выделил голосом он. — Те двое парней так, пустышки. Твой дар в обмен на их два идёт с большим перевесом, а тут так: чем весомее твоё умение и навык им воспользоваться — тем ценнее ты в качестве иммунного, а не мёртвого мешка с костями.
— Это я уже понял, — позволил улыбнуться своему отражению в зеркале — мы так и стояли в туалете. — Ну’с, ведите меня на помывку, уважаемый доктор.
Под душем моё настроение окончательно закрепилось на уровне «Готов К Труду и Обороне». Во-первых: вода лилась тёплая, что определённо расслабляло. Во-вторых: Коновал не лез потереть спинку и не подкалывал, как это было в практически аналогичных обстоятельствах более месяца назад. И в-третьих, контрольным аргументом являлся факт; я живой! Пережил то, после чего обычно не выживают, и уж точно не ведут осмысленный диалог с другими людьми. Более того, кроме трёх суток одиночки, похоже, никакого другого наказания не будет.
Как с такими выводами удержать улыбку, обтираясь добрым махровым полотенцем? Одежда, что странно, моя, лежала там же — в раздевалке душевой. Кто-то очень старательный и исполнительный уже подготовил всё для белого меня.